снарядов можно было достать артиллерийский порох и подкинуть несколько тонких пороховых дисков в уличную печку, на которой готовила бабушка Вера. Пламя взвивалось до неба, но разрушений, к счастью, не было. Это было одним из самых любимых наших развлечений! Несмотря на очевидную опасность подобных игр, потери среди мальчишек были небольшие, из нашей компании только один подорвался на Мамаевом кургане.
Война еще была вокруг нас: в Волге лежали скелеты, нефтехранилища все еще горели. Мы разгребали развалины школы, доставали документы из карманов погибших солдат и сдавали учителю. Из особых найденных сокровищ помню великолепный штык-кинжал в ножнах и тавоте, фонарики с пружинной прицепкой, саперные лопатки и железные кресты. Впервые мы познакомились с дюралевой раскладушкой и бензиновой канистрой. Иногда удавалось найти неразграбленную продовольственную «бомбу» с немецким военным пайком. Мы удивлялись: зачем от такой жизни немцы сунулись к нам? После уральского голода это была роскошная жизнь: с американской тушенкой, яичным порошком и сгущенкой. Летом появились волжские арбузы, яблоки, греческие дыньки. Все это лежало кучами на полу: ешь, сколько влезет!
Когда школу восстановили, мы прибегали туда погреться, проталкивались к печке и засыпали. Я тогда быстро выучил таблицу умножения и хорошо освоил устный счет, даже лучше учителей, поэтому они ко мне особо не приставали. Когда потом появились калькуляторы, я к ним так и не приспособился – пока достанешь, откроешь, нажмешь нужные кнопки, а верный ответ уже знаешь. Важным приобретением от общения с этой техникой было понимание вреда излишней точности. Способность к устному счету вместе с развитием внутреннего языка являются, на мой взгляд, важнейшими элементами общего развития.
Из поездок по заводам отец привозил книги. Так появились Жюль Верн, Марк Твен, Майн Рид, Фенимор Купер, наши фантасты. Отец привез мне замечательную трилогию Г. Сенкевича: «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский», а потом «Камо грядеши?». Хотя я знал, конечно, и «Капитанскую дочку», и «Тараса Бульбу», но душой был с паном Заглобой, Подбипентой, поручиком Володыевским, маленьким князем и Речью Посполитой. Уже в Москве это привело к серьезным столкновениям с учительницей истории, которая одновременно была и директором школы, но об этом потом. Отец любил А. Мицкевича, и я хорошо запомнил поэму «Конрад Валленрод», прояснившую потом мне кое-что в перестройке… Моя сталинградская эпопея закончилась потерей иммунитета и соответствующими простудными болезнями, что поспособствовало моему самообразованию. Пока я валялся в постели – много читал.
В Сталинграде родился мой брат Вова. Тетя Вера поехала на Тракторный завод разгружать консервы. Вернулась и сообщила, что, похоже, собирается рожать. Бабушка Вера ей говорит: «Что вы, Верочка, Павлика же нет, подождите!» Папа был тогда в Москве. Подождать не удалось. Принимали роды дома. Раздался первый вопль младенца и, как мне казалось, уже никогда не прекращался. Говорили: «Полезно,