Я понимаю «корректность» как правильность, вежливость, точность и благородство манер… Но если с инспектором можно так просто разделаться…
Александр. Извини меня, кроме «хороших манер», «корректными» называют исследования, соответствующие стандартам науки… в отличие от «некорректных», – способных ввести в заблуждение…
Анна. Да! «заблуждение»! Боже мой, что кроме этого может наука, если она не способна помочь нашей девочке?
Александр. Думаю в корне всякой болезни как раз лежит «некорректность» – какое-то несоответствие, ложь, в своем роде, а, может быть, и… преступление. /Прижав к груди кулачки, Анна со стоном опускается на пол./ Что ты, родная!? /Поднимает, усаживает – в кресло./ Пожалуйста, успокойся… /Наполняет стакан из сифона, подносит жене./ Анна, выпей…
Анна /стонет/. А-а-а-а! Мне не будет прощения! /Отпивает глоток./
Александр. Значит, мне – тоже… /Ставит стакан на стол./
Анна /тихо/. Ты – ни при чем…
Александр. Анна, я верю, что наша малышка поправится.
Анна /успокаиваясь, достает платок, вытирает слезы/. Ну что ты за человек, Александр!? Я слышала, как ты признавался ей… в трусости.
Александр. Не могу притворяться.
Анна. Ну да, ты – хороший… Одна я у вас – дрянь! Я – дрянная! Дрянная!
Александр. Ты – славная!
Анна. Ради бога, оставь!
Звучит телефонный вызов.
Александр /берет телефон/. Алло! Кто это? Вас плохо слышно! Спартак? Вы – из шахты? Из префектуры?! Как из-под земли! Да… теперь вроде – лучше. Что!? Нападение!? Бог мой! Есть раненый!? Не удалось задержать!? Хорошо еще, их не пустили на шахту… Егуда? Он только что мне звонил… Бранился, нес вздор, а потом отключился… Что?! Что?! Вы готовы ему все простить!? Даже взрывы на шахтах? /Смеется, обращаясь к жене./ Говорит: «Не пойман – не вор». Вот Спартак! /В микрофон./ Извините, это я – Анне.
Анна. Александр, ты – просто ребенок!
Александр /в микрофон/. Если вам по пути, – заезжайте… На минутку хотя бы… /Кладет телефон./ Так плохо слышно… как будто из преисподней!
Анна. Я бы не удивилась…
Александр /перебивая/. Спартак удивительный человек!? В нем, в самом деле, есть что-то античное – героическое… Эти люди нередко скрывают ранимые души за напускной простотой…
Анна. И с ними тебе – не так страшно?
Александр /печально улыбаясь/. О, если бы… Я боюсь, что…
Анна. Опять ты чего-то боишься! Твое «чувство самосохранения»…
Александр. Это у других – «чувство»… У меня – конец света!
Анна. Ну, почему ты – такой, Александр?!
Александр /достает портсигар, спички, закуривает/. По-видимому, от избытка каких-нибудь заполошных гормонов… Я думал об этом. Страх нужен для выживания. Он гонит животное от опасного места, чтобы спасти… Но душу, наделенную воображением, он же низводит до животного состояния. Каждый,