кинулась ему в голову, едва узнал он об открытии Невельского.
«Этого прежде всего не может быть. Невельской открыл Амур! – размышлял он. – Так, может, все предыдущие исследования ложны?»
Теперь, когда перед Василием Степановичем открыта была широкая дорога, и деятельность его получила всеобщее признание, и все им восхищались, а губернатор даже хотел писать о нем царю, является вдруг этот Невельской и доказывает, что Амур доступен. А у самого карта – точная копия карты Гаврилова, только цифры промера другие. Как же так? Я снаряжал экспедицию. Так, может, скажут, что Завойко обманул Компанию и правительство? Значит, Завойко подлец, и скажут, что из своего эгоизма махнул рукой на Амур…
Тут Завойко вспомнил про дядюшку Фердинанда Петровича… «Он не допустит», – решил Василий Степанович, позабывая, что хотел еще сегодня избавиться от излишней дядюшкиной опеки. Ведь Фердинанд Петрович получил монаршье благоволение за опись Гаврилова.
Темные подозрения охватили Завойко. Временами казалось ему, что тут все подстроено. Невельской нанес ему жестокий удар и, быть может, ставил под сомнение всю его деятельность.
«Да и как же я бы мог послать ему инструкцию? Может быть, я сам должен был туда идти; бросив компанейские перевозки и оставив всё, может, так рассуждает Николай Николаевич? Но я везде скажу, что Завойко сделал всё, что мог, и больше не мог сделать никто».
В свое время мелькнула у Завойко мысль послать с Орловым инструкцию. «Но что он там будет зря заниматься с этим Амуром, когда там уже все описано Гавриловым! – подумал тогда Завойко. – Да если надо будет, то мы уж как-нибудь сделаем все сами. Вопрос уже решен государем, – полагал он, – и Компания затраты сделала на аянскую дорогу».
Когда приехал губернатор, Завойко встревожился, не будет ли придирок из-за непосылки инструкции. Но губернатор даже и не помянул о ней. У Василия Степановича отлегло на душе, потом пошли слухи, будто «Байкал» погиб, а уж это служило явным доказательством, что Амур недоступен. Завойко, как и всем, была очень неприятна гибель судна и людей, и уж тут было не до официальных бумаг, и Муравьев ничего не поминал про инструкцию.
«Но вот как снег на голову свалился этот “Байкал”, и Невельской выставляет при губернаторе и при всех, что я не послал ему инструкцию! А я всей душой заботился об этой экспедиции, послал Орлова, ожидал губернатора и не знал, как ему лучше сообщить о несчастье и гибели “Байкала”, и губернатор вполне согласен был со всеми моими действиями».
Так бывает с людьми, что, ведя внешне одну политику, а втайне другую, глубоко возмущаются и чувствуют себя горько и незаслуженно обиженными, когда окружающие, разобравшись в их поступках, не принимают в расчет внешней показной стороны их деятельности, а судят по подлинной сути.
«Разве каждый день я не приказывал разузнавать о “Байкале”? Разве мало Завойко толковал с тунгусами и разве я не собирался еще послать людей?»
Вид Невельского, его легкое заикание, рассуждения о многих вещах, которых он не мог знать как следует,