Ларуссу отправиться на Полдень добывать у великана Акилы Пробивного волшебную реликвию.
Чумазую, оборванную девчонку подвезли какие-то сердобольные обозники. Полковые прекрасные бабы поначалу встретили это чучело с неудовольствием, но после ее душераздирающего рассказа о сожженном лесном хуторе и о замученной какими-то бродячими наемниками родне сами расплакались, накормили бедняжку, вымыли, расчесали и поделились одеждой.
По обычаю девчонка была представлена королю.
– Маловата еще, – вздохнул Пистон Девятый. – Хотя порода чувствуется. Должно быть, однажды благороднейший муж переночевал на вашем хуторе. Что ты умеешь делать?
– Все, – сказала Алатиэль. – У нас в лесу служанок не водится.
Алатиэль было самое эльфийское имя, но это ничего не значило – тысячи людей носят имена, оставшиеся от Перворожденных, потому что это звучные, красивые имена.
Король хмыкнул, хлопнул в ладоши и велел звать капитана Ларусса.
Покуда Стремглав добирался до королевского багряного шатра, немало шуток довелось ему услышать и от шлюх с белошвейками, и от собратьев-рыцарей, и от простых солдат.
– Негоже рыцарю отправляться на подвиг, не посвятив оный некоторой прекрасной бабе, – сказал король. – Вы воротите свой коротенький нос, мой храбрый капитан, от красавиц, коим мы все по мере сил служим и поклоняемся. Посмотрим, не придется ли вам по вкусу это маленькое лесное чудо…
Стремглав поднял глаза и пропал. Он еще не знал, что пропал, но его позабывшее страх сердце заколотилось так, что слышно стало всем – латы ведь усиливают всякий звук, исходящий из рыцарской груди.
– Да! – сказал он на своем родном языке, потом повторил это утверждение на всех девяти или десяти языках, которые знал.
– И чего он в ней нашел? – зашипели, зашелестели прекрасные бабы. – Ни рожи, ни кожи, кожа да кости, в чем душа держится, в базарный день пятачок цена, только на черном дворе и держать, зенки бесстыжие, белые…
Полковые красавицы уже раскаялись, что приняли такое участие в бродяжке. И, главное, будь на их месте благороднейшие дамы Плезира, то говорили бы они то же самое – и, может быть, теми же самыми скверными словами.
Глаза у Алатиэли были светлые, такие светлые, что еще немного – и стали бы они жуткими, безобразными, как у болотной нечисти бывают. Но природа, творя красоту, всегда знает, когда надо вовремя остановиться.
А волосы были желтые, но такого оттенка, который стоит всех золотистых.
Дальше случилось нечто совсем уж несусветное и небывалое.
Стремглав выхватил у горбуна, который совсем недавно услаждал собрание скабрезными куплетами, тонкострунный буляр и, взмахнув неуклюжей пятерней, пропел в честь Алатиэли даже не примитивную фламбетту и не жалобную лариоль, а полноценную атассу, которую далеко не всякий опытный кавалер сложить может. При этом он ухитрился даже не порвать ни единой струны.
Как обычно, в атассе пелось о несуществующих местах и вымышленных событиях.
За