время…
Будни Адель не отдавили духом альпинизма и кладоискательства. Последние годы она чистокровная домоседка. Когда-то она состояла в комитете «Гринпис» и ездила с группой полоумных фанатиков атаковать торговые суда в районе Южных Курил под эгидой запрещения китобойного промысла. Невозможно представить, как она размахивала зеленым флагом и покрывала браконьеров отбойным матом, читая им свое раннее творчество. Но после десантного штурма судна и нескольких ответных оплеух от японских моряков (Адель полезла в драку первой и до сих пор гордится своим чистосердечным порывом), ее запал стих. Активистка «Гринпис» поняла, что ее крик о помощи – капля в море. Ничего не изменится, а ее друзья – безмозглые шуты, живущие на дормовщину и готовые отстаивать любые идеалы, за которые хорошо платят и до кучи отмазывают за хулиганское поведение. Адель замкнулась в себе и ушла в творчество, написав несколько печальных поэм, обличая нравы «Гринпис» и стыдя охотников за китовым мясом. Ее мигом исключили из числа добровольцев. Адель гордо махнула хвостом и написала следующую гневную исповедь. Даже ее очередной неизданный сборник назывался «Мертвый голубой кит» или «Туши на пляже». Стихи прослушали в поэтической лаборатории и дружно хвалили, добавив в заключение, что чего-то не хватает, но в целом очень даже ничего. В тему и честно, а это есть настоящая поэзия.
Ее старались не критиковать, ибо критику Адель не переносила. Литераторы это знали и не теребили ее безнадежную душу. Но любовь к животным в Адель не остыла. Она купила себе кролика в позолоченной клетке и нарекла его Санчо, до сих пор живет с ним в одной квартире, если не в одной спальне. Кролик часто линяет, гадит и насилует клетку. У него всегда стоит, когда Адель возвращается поздними вечерами. Кролик видит в ней самку, и еще неизвестно, что Адель делает с кроликом. По слухам, она все-таки собирается привести ему молоденькую крольчиху, хотя в зоомагазине ей советуют кастрировать бедное животное и оставить его в покое. Адель не соглашается, так как против насилия и пыток. Считает, что это бесчеловечно, и предлагает ветеринарам кастрировать себя и посмотреть, что из этого выйдет. В зоомагазине понимающе улыбаются, а когда она уходит, крутят у виска и представляют, как отчаянный кролик прогрызет клетку и набросится на хозяйку, и никакая межвидовая несовместимость ей не поможет. Смех из зоомагазина доносится на соседние перекрестки. Адель не слышит его, спускаясь в метро и сочиняя животрепещущее стихотворение. Неизвестно, что сейчас с ее питомцем, но признаков насилия на Адель нет, и никто не жалуется – ни Адель, ни немой кролик, то есть, они находят общий язык, и это не может не радовать.
Ей первой приносят блюдо, непонятное и несуразное, как сама Адель. Она начинает пробовать, не дожидаясь нас.
Мы с Лизой понимающе смотрим ей в тарелку и облизываемся.
– Как это называется? – интересуется Лиза, осторожно подмигивая мне.
– Я не дочитала название, – отвечает Адель, вынимая изо рта вилку.
– Там