полтора лет моложе?!
Сбросить бы мне их теперь! На руках, как невесту, внес бы в дом.
– И что?
– А то! Помнишь: «Зацелую допьяна, изомну, как цвет, хмельному от радости пересуду нет»?
– Помню-помню. Такое не забывается.
Ветла стояла, прислонившись спиной к печке, и не верила, что перед ней хлопочет тот, о ком страдало ее сердце, многие годы ныло, тревожилось, тосковало.
– Ты как же решилась приехать в такую даль? Поди, километров, ой, сколько же это будет?
– Две тысячи. И что? Не страшно. Поезда, слава Богу, ездят, самолеты летают.
– Так, поди, поиздержалась, дорого ведь?
– Не дороже нашей с тобой жизни. И сколько ее осталось-то? Пролетела, пронеслась, родимая.
Так, слово за слово, выпив по кружке глинтвейна, и поужинали.
– А ты на «Ветлу» так и отзываешься по-прежнему?!
– Так только ты и зовешь меня так. Веталина я для всех.
Женщина открыла завязанный пакет, вынула из него привезенные подарки.
– Фотоаппарат? Да зачем? Мои руки-то к такой нежной аппаратуре не приучены.
– У тебя тут красотища, наверное, вокруг, природу будешь фотографировать.
– А зачем ее снимать, коли она каждый день перед глазами?
Заметив на лице женщины, промелькнувшую тень огорчения, молвил:
– Ладно-ладно, спасибо, конечно, не обижайся. Ты же меня знаешь…
– Знаю, похоже, не изменился. Что думаешь, то и говоришь.
– Ну, да, как ты там меня называла: мужиковатым, кажись? А я таким и есть. На то и мужик, чтобы этой самой мужиковатостью от него веяло и в словах, и в поступках. Иначе – размазня-размазней. Бабы бояться мужика должны!
– Скажешь такое. А вот я тебя и не боюсь. Ты же, как и все мужчины, в душе ребенок. Защиты ищешь.
– Может, и ищу, но баба об этом знать не должна.
– Это ж почему?
– Да потому, что на шею сядет.
– Ты хочешь сказать, что и я тебе на шею села, коли отвернулся от меня?
– Еще неизвестно кто от кого отвернулся. Не береди рану.
– А ты как был хулиганистым и вреднющим, таким и остался.
– Опять неудовольствие высказываешь, опять претензии?!
– Да куда уж мне, с претензиями-то к такой умной махине.
– Издеваешься, да? Ну, располнел, ну, постарел, так что же теперь? – с нескрываемой обидой хозяин отошел к печке, подбросил пару поленьев.
– Вот тут у стеночки будет очень тепло, иди сюда, грейся.
А под нос себе пробубнил:
– «Затопи ты печку, постели постель,
У меня на сердце без тебя метель».
– Солнце, все так же Есенина цитируешь? Помню, покорил меня, наверное, все его стихи наизусть выучил за эти годы?
– «Вечером синим, вечером лунным
Был я когда-то красивым и юным.
Неудержимо, неповторимо
Все пролетело далече… мимо…
Сердце остыло, и выцвели очи…
Синее счастье! Лунные ночи!»,
– опять процитировал. – А имя-то мое не забыла?
– Ты же знаешь, Солнце ты у меня, а нарекли