себя дурить дешевыми подделками и вторичными идеями. К тому же молодежь получила новые формы оттяжек в виде экстремального спорта и всяческих туризмов и дайвингов. Арт-среда тоже налаживается в виде галерей и фестивалей – так что не все так плохо.
А тот опыт, который был накоплен, возможно, пока еще не нужен, но я надеюсь, что, когда закрутят гайки, как было при совке, аналогичный проект будет когда-нибудь реализован будущими бунтарями. И только тогда обыватели смогут хотя бы приблизительно ощутить тот драйв, который сопровождал авангардный процесс в восьмидесятые.
Никола Овчинников и Сергей Воронцов
Никола Овчинников и Сергей Воронцов – участники группы «Среднерусская возвышенность» и Клуба Авангардистов в Москве.
Н.О. Сладкие времена застоя и коррупции…
М.Б. Как тебя занесло в творчество?
Н.О. В творчество меня занесло совершенно случайно. Отец моего друга по детскому саду и к тому же соседа по дому был художником и всячески своего сына тоже готовил в художники. После восьмого класса он удачно поступил учиться в Училище памяти 1905 года, а я на год младше был и понял, что и мне тоже надо пойти туда учиться.
М.Б. Почему ты захотел учиться на художника? Чтобы меньше работать?
Н.О. Это было Художественное Училище. Был шанс после восьмого класса свалить в другую, взрослую жизнь. Возраст, конечно, влиял и социальная среда, которая сложилась в нашем районе, где построили несколько кооперативных домов от Академии Наук на улице Дмитрия Ульянова. Вообще я родился на Арбате, а потом родители переехали, кажется, в 1960-м году. Все детство я провел в интеллигентской атмосфере оттепели. А потом начался застой. Папа был философ. Уже лет в двенадцать меня начали заинтересовывать искусством. Как-то отец взял меня за руку и сказал: «Пойдем, у меня друг живет рядом и у него много картин и скульптур». Другом оказался Александр Зиновьев, а картины и скульптуры – Эрнста Неизвестного. Они о чем-то своем говорили, но мне было дико скучно. Абсолютно не вставило общение с Неизвестным… Детское ощущение подтвердилось позже, в зрелом возрасте. Не мои вибрации.
Училище же 1905 года – это было такое серьезное злачное место, с особой репутацией. Кто там только не учился! Вокруг было множество пивных. Училище было завязано на алкоголе так, что даже страшно представить. У нас был замечательный преподаватель живописи по фамилии Горелов. Живопись начиналась в восемь тридцать утра. А классы выглядели как этакие витрины на первом этаже. Он приходил абсолютно помятый, брал три рубля, звал старосту и говорил: «Покупаешь батон черного, два кефира и селедки». Потом, когда староста все это приносил, отрезал половину черного, выпивал бутылку кефира и съедал селедку – завтракал, а из оставшегося ставил натюрморт. Он был поклонник сурового стиля, и жил в абсолютно суровом стиле. Для него искусство и жизнь проходили ровно до одиннадцати часов, когда открывалась пивная напротив,