всадников красовались такие пуговицы, что я не смог удержаться и начал их пересчитывать. Все не пересчитал, но про себя отметил, что на мундире высокого худощавого всадника не хватало трех пуговиц, а на мундире резвого и пылкого всадника на вороном коне отсутствовало две пуговицы.
– О, да тут запекают поросенка! Какой-то праздник, хозяин? – Стойко Шашия просунул в плетень свое округлое лицо с тонкими седыми усиками. И как старый кавалер приподнял шляпу, приветствуя хозяйку.
Я опять начал что-то мямлить. Мне никогда не доставляло удовольствия общество вооруженных людей в униформе. Что уж говорить, когда униформа такая необычная или, точнее сказать, импровизированная. Из-под расстегнутых австрийских мундиров проглядывали атрибуты встречи разных цивилизаций. Турецкие или немецкие штаны, рубашки, вязаные или нет, но в основном грязные, на ногах сапоги или опанки[19] – как у кого. Оружие разное и множественное – холодное и огнестрельное, висящее на ремнях и заткнутое за пояс. Я даже задался вопросом, как им вообще удается скакать верхом со всей этой поклажей.
Несомненно, лучше всего было предложить им присоединиться к нам, что я и сделал. Извинился, что кроме мяса у нас больше ничего нет – ни хлеба, ни питья, на что они, смеясь, переглянулись.
– У нас нет даже соли, – добавил я. Взбудоражило меня то, что тот резвый и пылкий всадник, которого звали Атанацко, бросал взгляды на мою драгоценную. Что, если сразу достать из бакалейной лавки книгу – может, и сейчас она поможет?
Слова о соли приподняли всадникам настроение. Они здорово посмеялись. Даже худощавый, у которого с лица не сходило брезгливое выражение и который постоянно покашливал и вытирал свои свисающие, черные как смоль усики.
– Э, вот что значит не закупить все вовремя, – капрал Стойко лукаво обернулся к спутникам. – «А умеете сетовать, что три оки[20] слишком много. Умеете…» Он погрозил мне пальцем и, приказав худощавому отвести коней в прохладное место, вошел во двор. Животом вперед, как маленький толстый павлин. Павлин с одним пером.
Я ничего не понял насчет соли. Худощавый завел коней во двор. В большие ворота, если так можно назвать две длинные жердины, которые он сбросил, чтобы кони прошли. Всадники ни о чем у меня не спрашивали, а называли «хозяином». Неудобно.
Они расселись рядом с поросенком, на травке, в прохладе.
Их пес – похоже, отпрыск графини борзой и обычного дворового пса – прошмыгнул раньше всех и суетливо обнюхивал двор, разыскивая блохастого, который между делом куда-то исчез.
Хотя я о доме, во дворе которого мы запекали поросенка, знал не больше гостей, мне все-таки пришлось разыгрывать роль хозяина. Я лебезил перед ними и извинялся за то, что мне нечем их угостить.
– Сгорит твой поросенок, – Атанацко переключил свое внимание с моей невесты на поросенка. Запаниковав, я подбежал к вертелу и начал его крутить.
– Не спеши, хозяину не пристало бегать! – У Стойко с его выпендрежным юмором не было шансов оказаться в