Ни ко мне, ни к поросенку. Он лежал в траве и курил трубку на длинном чубуке. Время от времени покашливая.
Атанацко спросил Чабаркапу, где тот оставил переметные сумки, и зашел за дом, попросив меня снова занять место у вертела.
Стойко, наконец, растратил свой репертуар шуток и перешел к сути.
– Видишь ли, дела обстоят так. Ты должен платить контрибуцию – и обычную, и военную. И тут мы шутить не будем. Война почти началась. Потому-то мы и приехали чуть ранее. В Земане уже собирается войско. И царев зять прибыл. Значит, нечего и обсуждать. Пять форинтов – обычная контрибуция, и житом и мелким скотом – об этом мы договоримся. Атанацко тут, так что мы оценим. Скот подлежит описи… Этот поросенок успел на последний поезд, – если бы не неподвижный взгляд, Стойко со своим круглым лицом производил бы впечатление добряка, особенно, когда улыбка приподнимала его щечки.
– Дай-ка я, – Атанацко, конечно, не думал платить вместо меня контрибуцию; он лишь хотел взять вертел и посолить поросенка щепоткой соли, которую принес из переметной сумки. Я переместился на сухой хворост рядом. Он немножко кололся, но гораздо больше меня кололи слова Стойко.
– О десятке и заморачиваться не будем. Это даже не оговаривается. Учти! – Праведный Стойко поднял маленький толстый кулак. Пропарив какое-то время перед моим измученным взглядом, он вдруг резко опустился на землю. Стойко заметно посерьезнел. – А если ты нам честно скажешь, где они все попрятались, мы не возьмем с тебя расписку о соли, – он ударил рукой по земле и заглянул мне еще глубже в мозг. – Да и Атанацко чуток зажмурится, когда будет производить опись. – Стойко снова ударил кулаком по земле.
– Слава Богу, – держа поросенка над огнем, смертельно серьезный Атанацко ненадолго встрял в разговор, чтобы подтвердить, что он действительно зажмурится. Ради пущей убедительности он даже по-настоящему зажмурился.
– Да, и вот еще что… Мы не будем придираться из-за того, что ты нарушаешь монополию на приготовление ракии…
– Какая еще ракия! Это ведь ваша ракия! У меня нет никакой ракии! – взвизгнул я, держа в руке флягу, которую мне дал Маджаревич.
Я сильно удивился, когда Стойко резко приподнялся и отскочил от земли, как мячик. Необычная способность для его лет.
– Э, негоже так. Ты его крестишь, а он пердит!
Должен признаться, что я буквально обомлел от страха. Со всех сторон меня окружали их ружья и пистолеты. Маджаревич дырявил мечом землю, Чабаркапа вообще производил впечатление хладнокровного убийцы, а Стойко я вообще не мог понять – только видел, что он намеренно меня расстраивает.
– Так не пойдет, сынок! Я сюда приехал не для того, чтобы есть этого поросенка и болтать с тобой целый божий день! Меня ждут и другие дела. Нам надо объехать четвертую часть страны… Как сговорились господа Млатишума и Кеза с немцами. И это за три недели! Всего три недели! – Стойко для наглядности оттопырил три пальца. – «Война будет, война будет – поспешать надо, Стойко!» Я не дитя малое, чтобы носиться туда-сюда. Когда я гонял турок по Сербии, ты еще в пеленки