курить можно, – согласился Никонов.
Крепость осталась далеко позади. Высокий кустарник скрывал ее.
Остановились.
– Здесь? – спросил Саша Кротких.
– Можно и здесь.
– Ну, тогда стреляй… Или жалко стало?
– И не подумаю жалеть. Поворачивайся.
Саша Кротких повернулся. Неожиданно сдавленным голосом сказал:
– Только бей в затылок. Это, брат, самое верное…
Шумели кустарники. Какая-то птица кричала в ночи.
– А знаешь, командир, почему я в плен сдался? – спросил матрос.
– Ах, все-таки – сдался?
– Ну, пусть будет по-твоему – сдался.
– Почему?
– Да это так просто не объяснишь.
– А ты – сложно, я пойму.
– Боюсь, не поймешь.
И неожиданно горячо заговорил:
– Вот потонул Федюнька Алмазов, а вода прозрачная-прозрачная. Видно, как он погружается. И лицо его кверху повернуто, и глаза его вижу. Большие такие! Вижу по этим глазам, что жить парень хочет – во как! Огляделся я тогда: сопки – белым-белы, черемуха цветет; солнце светит – такое ласковое! И чайки надо мною крыльями хлопают: «Чьи вы, чьи вы?» – спрашивают. И вот, командир, хочешь – верь, хочешь – нет, а только не хватило у меня сил с этой жизнью расстаться. А когда немцы вытащили меня из воды, я сразу решил: убегу – и три раза бегал, спроси у кого хочешь!..
– Все? – спросил Никонов.
– Все, – ответил Кротких.
– Ну, теперь поворачивайся!
– Командир, ты прав, но, может, не надо?
– Повернись.
Повернулся матрос. Заплакал.
Собрал Никонов все свои силы и с размаху ударил матроса по затылку.
Полетел матрос, ломая кустарник. Вспорхнули ночные птицы.
– Жив?
– Как будто жив, командир. Не пойму что-то.
– Ну, вставай! Встанешь – поймешь!
Встал Саша Кротких на колени перед Никоновым.
Сказал:
– Слушай, командир, если на этом все и кончится – спасибо тебе! Прав ты, командир! И прошу тебя: дай мне оружие, командир. Что ни скажешь ты мне – все исполню. На смерть пошлешь – пойду и смеяться еще буду! Только дай оружие!
– Оружия не дам! – твердо сказал Никонов. – В бой пойдешь с голыми руками. Достанешь оружие. А если что-нибудь не так, то… А теперь иди к своим и расскажи им все, о чем мы с тобой говорили…
Когда Никонов вернулся в крепость, Антон Захарович уже очнулся. Увидев бывшего аскольдовского тралмейстера, Мацута громко вскрикнул:
– Тралмейстер!.. Костя! – и попытался встать с лежанки, но Никонов почти силой уложил его снова, и старый боцман, громко всхлипывая, заплакал: – Уж мы и не чаяли тебя в живых видеть. Как же это случилось с тобою, а?
Никонов коротко рассказал о себе, сгорая от нетерпения поскорее услышать новости об «Аскольде». И вздрогнул он, когда услышал о гибели родного корабля. Закрыв глаза, увидел свой траулер таким, каким не раз он снился ему все эти годы, – выкрашенный под цвет океанской мглы, с бортами, исхлестанными волной и ветром, и он, тралмейстер, стоит у лебедки, которая вытягивает на