понимал: любое внутренне вмешательство в ход обсуждаемых событий может закончиться катастрофой для Британской империи.
– Да, это займёт время. Однако конечный результат будет в нашу пользу.
– Значит, вы за восстание? – взгляд Черчилля просверлил генерала.
– Да, сэр.
Промышленника Флика доставили к Борману вечером, и только после того как машина, в которой везли магната, откатала по Берлину два часа, постоянно меняя маршрут движения. Борман пожелал быть на сто процентов гарантирован в том, что за миллионером никто не ведет наблюдения.
Встреча проходила на одной из четырёх партийных конспиративных квартир, о которых знал только Борман, потому как они были приобретены лично им на подставных лиц. Хотя, точнее, на одной из двух оставшихся квартир: две конспиративные явки вместе с хозяевами к этому дню стали жертвами английской бомбардировки.
Данные квартиры рейхслейтер лично подобрал для себя ещё в сороковом году. У них было одно уникальное достоинство: помимо того, что у каждого жилища имелось два выхода – парадный и «чёрный», у этих был ещё и третий, тайный выход, через подвальное помещение. А та квартира, в которой Борман ожидал Флика, вообще была уникальной – в ней тайный выход контактировал с подземными коммуникациями. А потому, воспользовавшись им, человек, имея на руках схему подземных туннелей, мог через некоторое время оказаться в любом районе столицы Германии.
Флик, войдя в помещение, осмотрелся. Квартира как квартира. Ничего, привлекающего внимание. Промышленник мысленно усмехнулся, вспомнив фразу Шпеера и присовокупив её к данному помещению: квартира среднестатистического немца. Действительно, по-иному и не скажешь. Мебель, посуда, шторы, обои – всё незапоминающееся, теряющееся в памяти, штамп. Спроси через полчаса, как выглядела квартира – и не ответишь. Как-как? Как у всех. Вот и весь ответ. Среднестатистическая квартира среднестатистического немца.
Борман выплыл из кухни, держа в руке бутылку коньяка и два бокала.
– У меня язва. – Промышленник похлопал себя в области грудной клетки узкой, морщинистой ладошкой.
– Этот коньяк ей не повредит. – Рейхслейтер тяжело опустился в одно из двух кресел. – Французский. Восьмидесятилетней выдержки. Не суррогат.
Жидкость, на палец, заполнила оба пузатых сосуда.
– Итак, – Борман первым сделал глоток из своего бокала, как бы показывая собеседнику, что с напитком всё в порядке, – чем вы меня порадуете?
Флик, с секунду подумав, тоже поднял бокал.
– Всё произошло именно так, как вы и предполагали.
– Я не предполагал. – Борман, будто толстый хорёк в норке, принялся умащиваться в кресле. Когда его зад наконец-то нашёл себе приемлемое положение, рейхслейтер продолжил мысль: – Герман, несмотря на ум, хитрость и изворотливость, полностью прогнозируем. Его обрабатывал Крупп? Так я и думал. Надавили на самые чувствительные места? Деньги и власть?
– Думаете,