к свету и голосам, я думаю, дойду ли я до вон той трещины в каменном полу или упаду на нее лицом, получив пулю в затылок? Будет ли больно? Услышу ли я звук выстрела? Почувствую ли, как горячий свинец дробит затылочную кость и впивается в мягкую ткань мозга? Увижу ли, как стремительно приближается каменный пол? Или все закончится в один миг? Отец рассказывал, как расстрельная команда извращалась над приговоренными к казни, специально выстраивая траекторию выстрела таким образом, чтобы пуля прошла по касательной, раздробила часть черепа, но оставила человека в живых мучиться до тех пор, пока он не истечет кровью.
Я напуган настолько, что хочется просто упасть замертво и все это прекратить. Чувствую, как желудок сжимается, в глазах мутнеет.
Темнота.
Глава вторая
Вася
Россия, Москва
«Парализация нижних конечностей на фоне инфаркта миокарда и тяжелого течения сопутствующих заболеваний». Такой диагноз мне написали в эпикризе. Федор Петрович вручил листок с синей печатью, его закорючкой внизу, и потрепал меня сочувственно по плечу.
Восемь лет Федор Петрович Михайлов является моим лечащим врачом. Никогда в жизни я не позволял себе усомниться в его профессионализме. Я чрезмерно благодарен Федору Петровичу за его работу. Как и всем врачам, во всех больницах, во всем мире. Но сегодня мне было тяжело даже смотреть на него. И дело не в моей болезни и даже не в том, что теперь я прикован к инвалидному креслу.
Мое сердце разорвала совсем другая боль. Нет, не от перенесенного сердечного приступа, не от осознания необратимой парализации ног. Я больше не чувствовал себя целым, потому что мир, где есть мама и я, перестал существовать. Я аккуратно сложил заключение врача в папку с остальными медицинскими документами и уже собирался разворачивать свои новые ноги-колеса в сторону двери, но вдруг Федор Петрович меня остановил:
– Вася, подожди.
Он обогнул мое кресло и запер дверь. Подошел ко мне и положил руку на плечо.
– Я сожалею о твоей маме, сынок, – сочувственно произнес он.
– Спасибо, Федор Петрович. – На глазах наворачивались слезы, но я сдерживал их.
– Послушай меня, сынок. Ты доверяешь мне свою жизнь вот уже восемь лет, запомни то, что я сейчас скажу. Ты не виноват в смерти мамы. Когда приехала бригада «Скорой помощи», она еще была в сознании. Ее схватил приступ прямо на остановке, возле метро. Она везла тебе яблоки и теплые носки. Помнишь, я передал их тебе? Твоя мама ехала к тебе не для того, чтобы обвинить тебя в безответственности, а чтобы заглянуть в твои глаза и сказать, что любит. Гордится твоей силой воли. Она просила непременно передать тебе ее слова. В его речи я как будто слышал мамин голос. Я до сих пор не могу прийти в себя после ее ухода. В день смерти мамы, мне приснился странный сон. Будто она умерла ровно так, как я себе это представлял. В своей постели, скушав очищенное яблоко на ночь. Мирно и безболезненно. А не на улице, брошенная и никому не нужная.
– И вот еще что, – сказал Федор Петрович, – я принес