не было времени на вежливые обстоятельные допросы, во время которых Балаболин забрасывал бы ногу за ногу и пренебрежительно цедил бы всякие умные фразы о чекистском произволе, о правах человека и процессуальных нормах. Его требовалось разговорить как можно быстрее, без лишних протокольных церемоний.
– Подойди сюда, – бросил Громов, указав стволом револьвера место, на котором он желает видеть перед собой Балаболина.
– Вы, между прочим, опять мне тыкаете! – сварливо заметил тот. К кому он апеллировал? К голым подвальным стенам, которые здесь и не такое слышали?
– Твое счастье, что я к тебе не на «вы» обращаюсь, – успокоил его Громов и повторил, повысив голос: – Подойди… Ближе… Стань здесь и не возникай, Балалайлин.
– Я Балаболин! – строптиво возразил журналист, подчинившись тем не менее приказу.
– Какая разница? – пренебрежительно бросил Громов.
– Большая, между прочим! И почему я должен испытывать счастье от того, что вы обращаетесь со мной так, будто мы вместе свиней пасли?
– Лично я ни к какому свинству отношения не имею, – очень отчетливо произнес Громов. – А ты, Балабонов?
С различными вариациями на тему своей безалаберной фамилии журналист, похоже, смирился, но намек насчет свинства не понял. Или не пожелал понять, что сути дела не меняло.
– Я, между прочим, гражданин Российской Федерации, – заявил он подрагивающим от негодования голосом. – Обладающий всеми правами и свободами, предоставленными мне Конституцией!
Громов хмыкнул:
– Вот именно, что между прочим. Как бы гражданин.
– Кто же я тогда, по-вашему? – Балаболин расправил плечи, не сделавшись от этого ни внушительнее, ни грознее.
– По-моему, ты… – Громов на мгновение задумался, подбирая подходящее определение, после чего отчеканил: – Гуттаперчевый мальчик, не более того.
– Какой еще гуттаперчевый мальчик?
– Очень юркий и подвижный, – пояснил Громов невозмутимо. – Сноровисто прогибающийся перед разными дядями. Развивать эту тему дальше, или достаточно?
Балаболин покрылся пятнами, но продолжал хорохориться:
– Моя личная жизнь, между прочим, никого не касается! Соответствующую статью Уголовного кодекса отменили, так что можете оставить при себе ваши грязные…
Гах! Револьвер во взметнувшейся руке Громова неожиданно грохнул, прервав балаболинскую тираду на полуслове. Обмерший журналист сделался очень похожим на труп, поставленный стоймя. Губы у него приняли совершенно синюшный оттенок, словно их обладателя только что извлекли из проруби.
– В морге бывать приходилось? – осведомился Громов.
– Нет, а что? – Взгляд Балаболина мышью заметался из угла в угол.
– Да так, ничего. К слову пришлось.
– Не давите мне на психику! Я прекрасно осведомлен о ваших гэбэшных приемчиках. На меня они не действуют.
– Да?
Балаболин выдерживал устремленный на него взгляд, полный холодного