тогда Лоренцо. – Повод для разговоров найдется всегда, но мы Медичи. Сам Папа может нас оскорбить, но даже он не посмеет поднять на нас руку.
Теперь он почувствовал укол сомнения и, нащупав под плащом рукоять короткого кинжала, крепко ее сжал.
Через несколько секунд под сводами раздался мужской голос, прокричавший неразборчиво какие-то слова, полные ярости. Сразу за этим начали звонить колокола на колокольне Джотто.
Лоренцо мгновенно понял, что так называемые слухи, о которых твердил Нори, оказались истинной правдой.
Первые два ряда прихожан разомкнулись, люди бросились врассыпную. Где-то совсем рядом закричала женщина. Сальвиати затерялся в толпе, а юный кардинал бросился на алтарь, преклонил колени и истерично зарыдал. Гульельмо де Пацци, явно напуганный, начал вопить, заламывая руки:
– Я не предатель! Я ничего об этом не знал! Ничего! Клянусь Богом, Лоренцо, я ни в чем не виновен!
Лоренцо не видел руки, протянувшейся сзади и легко опустившейся на его левое плечо, – но ему показалось, что плечо обожгла молния. С грацией и силой, приобретенной за годы выучки, он выскользнул из цепких рук невидимого врага и, вытянув меч, развернулся.
Во время внезапного маневра острое лезвие слегка задело его пониже правого уха; Лоренцо невольно охнул, почувствовав, как разошлась нежная кожа и по шее потекла теплая влага. Но он устоял на ногах и удержал меч, готовый отразить любую атаку.
Перед Лоренцо возникли два священника: один дрожал, прикрываясь маленьким щитом и трусливо сжимая меч, а сам оглядывал мятущуюся вокруг толпу – большинство людей бросились к дверям собора. Но ему тут же пришлось обратить все свое внимание на личного охранника Лоренцо, Марко, мускулистого детину, который хотя и не в совершенстве владел мечом, компенсировал этот недостаток звериной силой и натиском.
Второй священник – с диким взглядом, нацеленным на Лоренцо, – занес оружие для следующего удара.
Лоренцо отбил атаку, потом еще одну. Изможденный, бледный, небритый священник сверкал глазами и кривил рот, как сумасшедший. Да и сила у него была как у лишенного разума, так что Лоренцо едва не рухнул под его ударами. Сталь ударялась о сталь, и звон уносился под высокие своды теперь уже почти опустевшего собора.
Соперники скрестили клинки, рукоять к рукояти, с такой яростью, что рука Лоренцо задрожала. Он взглянул в глаза своему заклятому врагу и на секунду перестал дышать, разглядев, какой ненавистью тот пышет.
Так они и стояли, скрестив оружие, не уступая друг другу. Наконец Лоренцо воскликнул:
– За что ты так меня ненавидишь?
Он искренне не понимал этого. Всю жизнь он желал только самого лучшего для Флоренции и ее жителей и не мог взять в толк, почему некоторых охватывает отвращение при одном упоминании имени Медичи.
– За Всевышнего, – прохрипел священник. Лицо его находилось на расстоянии ладони от лица ненавистной жертвы. По его бледному лбу стекали струйки пота, дыхание обжигало щеку Лоренцо. У него был длинный узкий нос аристократа; вероятно,