И вот он прибыл сюда – лишь для того, чтобы узнать, что Лизонька совершенно выздоровела и забыла о нем ради какого-то инженера с черными глазами, откликавшегося на имя Андрей Иванович. Лизонька уверяла, что у Андрея Ивановича бархатный голос, обворожительные манеры и несколько тысяч годового дохода, доставшихся ему от богатого родственника. Веничка слушал ее и страдал, отчего у него самого нет бархатного голоса и обворожительных манер. По доходам, впрочем, он тоже никак не мог тягаться с ненавистным соперником, но непрактичный Веничка меньше всего в жизни думал о деньгах.
«Умру, – обреченно решил он. – Брошусь с моста, и все. Ни к чему мне мешать ее счастью».
И он направился прямиком к реке. Но недалеко от Лоншанской улицы попал в толчею и едва не сбился с пути. Потоптавшись на месте, Веничка заприметил впереди уродливую железную раскоряку и сообразил, что надо идти именно в ту сторону, чтобы добраться до реки. Все парижане единодушно презирали раскоряку, это кошмарное творение больного сознания, и все в один голос клеймили инженера Эйфеля, обезобразившего их уютную столицу своим металлическим монстром. Писатели, поэты, общественные деятели, включая Мопассана и Дюма-сына, писали протест за протестом, журналисты намекали на мировой заговор, имевший целью опорочить и опозорить милый их сердцу Париж, а обыватели попросту ругали автора башни на чем свет стоит. Впрочем, в последнее время страсти несколько поутихли – пошли слухи, что за те несколько лет, что железная раскоряка стояла на Марсовом поле, ее основательно подточила ржавчина, а стало быть, ненавистного монстра скоро снесут. Пока, судя по всему, Эйфелева башня доживала свои последние дни, и с тяжким вздохом Веничка направил стопы в ее сторону.
Зеленая, как абсент, Сена таяла в сиреневых сумерках, когда Веничка наконец оказался на Иенском мосту. Однако разочарованному влюбленному не удалось исполнить свое намерение, потому что через мост катил поток экипажей, и туда-сюда фланировали толпы гуляющих, которые смеялись, перебрасывались фривольными шутками и вообще вовсю радовались жизни. Атмосфера для самоубийства выдалась, прямо скажем, не самая подходящая. К тому же Веничке показалось обидным умирать на фоне железной раскоряки, ставшей притчей во языцех, и он решил подыскать себе более пристойное местечко. Отвернувшись от долговязой башни, которая нависала над ним, словно глумясь над его несчастьем, он двинулся вдоль набережной. Ветер, доносившийся с реки, ерошил его светлые волосы, и молодой человек пригладил их машинальным жестом.
На мосту Альма движение было гораздо спокойнее, и Веничка уже стал примеряться к перилам, но тут некстати вспомнил, что мост выстроен в честь победы над русскими войсками в Крымской войне. Было бы, прямо скажем, непатриотично русскому дворянину бросаться с моста, который напоминал о позоре наших войск, и поэтому Веничка зашагал дальше. В конце концов, уж чего-чего, а мостов в Париже более чем достаточно.
Следующий мост – мост Инвалидов