Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций
форма повествовательной конструкции – это рядоположение показа-картины и рассказа, другими словами, двучлен образа и наррации. Наррация, таким образом, – своего рода озвученная картина, отвлеченное дается посредством конкретного [28, с. 271–273].
Подобный же прием М. И. Стеблин-Каменский отмечал в скандинавских сагах. В прозаическое повествование саг внедрены висы – стихотворные строфы. Независимо от О. М. Фрейденберг М. И. Стеблин-Каменский делает тот же вывод: различие между скальдическими висами и прозой в сагах только формальное, часто в стихах «сообщается то же самое, что и в сопровождающей их прозе, и это может объясняться тем, что они были источником этой прозы» [25, с. 64] (курсив наш. – Т. П.).
Добавим к этому, что «Слово о полку Игореве» дает возможность увидеть, что именно сопутствующий образной картине нарратив и придает мифопоэтическому образу статус иносказания или, другими словами, является его реалистической расшифровкой, без параллельного нарративного пояснения образ оказался бы семантически закрытым («темным местом»).
Один из примеров такого двойного языка в «Слове о полку Игореве» – параллелизм мифологического образа «изнаночного времени» и его конкретноисторической, современной расшифровки. В качестве нарративного дубликата «изнанки времен» выступает реальность междоусобных княжеских раздоров и половецких набегов, причем они уравниваются между собой. Приведем два примера такого уравнения: «Усобица княземъ на поганые погыбе, рекоста бо братъ брату: “Се мое, а то мое же”. И начяша князи про малое “се великое” млъвити, а сами на себе крамолу ковати, а погании съ всехъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую»; «А князи сами на себя крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле со двора» [22, с. 378].
Внутренние княжеские распри и внешние набеги половцев поставлены в одну логическую связь. Однако логика здесь вовсе не причинно-следственная, а отождествляющая: княжеские распри – не причина набегов, а то же самое, что и половецкий разбой. В том и другом случае нарратив строится в соответствии с отождествляющим синтаксисом мифа, по принципу нанизывания однородных конструкций: «А князи сами на себя крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле со двора».
В буквальном смысле эти фразы должны означать подчиненное положение Руси по отношению к половцам, что является фактической неправдой, ни один русский город не был данником половцев, их обычные действия – неожиданные набеги, пожоги, опустошение земель и полон. Нагнетаемый мотив «половецких побед» – художественный вымысел, но искажение фактов в данном случае не только не противоречит, но, напротив, способствует точности смысла. Иначе говоря, «половецкими победами» на полном основании могут быть названы княжеские усобицы: во времена «Слова» половцы проникали вглубь государства, как правило, в составе междоусобных ратей самих русских князей, которые применяли те же «половецкие» приемы войны