наш партийный полководец и многократный герой всех времён и народов до такой мудрости, потому что сам был по старческому слабоумию на уровне своих прикормленных академиков-марксистов, неисправимо зашибленных краснотой.
Страдалец войны
«Дорогу осилит только вперёд идущий».
В войну на передовой я отвоевал одну неделю и был тяжело ранен.
Так что рассказывать о войне мне вроде бы и нечего. Такая вот судьба выпала, что живым остался, хотя шансов на это не было никаких.
Ранило меня осенью сорок второго, ночью, когда выбрался из землянки по нужде, а шальной снаряд тут и гвазданул неподалеку от меня – я и свалился без сознания. Стояли мы в ту пору в обороне возле Волхова, в болотистых лесных местах, – самом, наверное, гиблом месте на войне, навеки проклятом всеми, кто там воевал и остался живым.
Полегли здесь целые дивизии. И не cтолько, пожалуй, от боев, сколько от болезней, да от голода и холода, оттого, что нас бросили штабы. Копнешь, бывало, ту землю лопатой на штык, сразу вода появляется, сверху тоже мокрит, а из-за нашей извечной голодухи жрали все подряд: и бруснику, и клюкву (полно ее было), и воду пили из болот, буроватую и вонючую. И как начала нас косить дизентерия, спасения не было! Почти поголовно в лежку лежали бойцы по сырым землянкам, исходили в тяжких муках от дизентерийной эпидемии и безмолвно умирали и умирали. И немцы таких в плен не брали, истребляли на месте.
Вот на такую гибельную, почти безлюдную позицию нас и бросили той тяжкой осенью, где и спрятаться-то негде было от огня противника. А мы ответного огня по немцам не могли открывать, у нас лимит, два снаряда на орудие в день положено, а после хоть мухобойкой отбивайся.
Не помню, как меня оттуда вытаскивали, как везли. Наверное, такая возможность еще была, сказать не могу. Осколком снаряда разворотило мне тогда скулу и глаз вышибло, ключицу перебило, да вдобавок контузило. Долго потом приходил в себя, узнавал, что я – это я, рядовой боец Хвойников Николай Филиппович, тыща девятьсот двенадцатого года рождения, из деревни Боровлянка Красноярского края. Много всяких операций перенес я за полгода в разных госпиталях, да рассказывать об этом сейчас без надобности.
За месяц до выписки меня перевезли из города Кирова в госпиталь Кургана, вроде на окончательную поправку, а при выписке из госпиталя был демобилизован вчистую, как инвалид первой группы. При выписке выдал мне старшина кавалерийскую шинель, длиной до пяток, почти изношенную и обтрепанную снизу, да затасканный красноармейский шлем с подшлемником. А вот из обувки вручил американские ботинки последнего размера, из красноватой кожи буйвола, а в придачу к ним стираные перестиранные обмотки и две пары новых портянок.
Приобулся я этось, приоделся, ремнем потуже затянулся, потопал ботинками по полу для верности и сунулся к зеркалу на свой походный вид глянуть. И как глянул, так и ахнул, рот от удивления в немоте