а «стопарём» ни на рыбалке, ни на охоте никогда не баловался. Портит она мне и смазывает все впечатления от полученного удовольствия в общении с природой.
Эта беда с убитыми лебедями меня так потрясла, что от волнения я не находил себе места и, пока не стемнело, ходил по берегу притихшего озера. Значит, и не дозревшие цыплята погибли в яичной скорлупе. Не дал им этот живодёр белый свет и родителей увидеть. Выходит, беспощадно угрохал всю лебединую семью, – мучило меня негодование в ту беспокойную ночь, и я с трудом дождался безрадостного утра. А чуть рассвет завиднелся, второпях снял сети и укатил домой, чтобы никогда здесь больше не появляться. Не мог я без содрогания смотреть на место гибели этих птиц, ставших на короткое время моими друзьями. А друзей, как известно, не предают, с печалью долго о них вспоминают. Вот и я вспомнил эту жуть и написал коротенький рассказ о лебедях, зверски растерзанных лютым животным в образе человека.
Сатанина
Шла последняя неделя зимних каникул, а их мать все не возвращалась. Как ушла в новогоднюю звездную ночь с веселой горластой компанией, так и не явилась, будто сквозь землю провалилась по обычной своей пьяной привычке. Из-за наступивших лютых холодов, стойко державшихся все дни в школьные каникулы, Любке только раз удалось наскоро пробежаться по знакомым, куда хаживала их мать, но ее нигде не было, будто и след ее истаял в морозной ночи вместе с песней пьяной компании. И теперь страх и тревога за пропавшую мать накатывали на Любку все больше и больше и доводили её до исступления. В эти тревожные дни они с младшей сестренкой Синюшкой ревели в голос и в пугливом ожидании тревожно вглядывались в промороженное кухонное окно, за которым исчезла их мать.
До начала занятий в школе оставалось два дня. Дома уже не было ни крошки хлеба, ни тем более денег, и голод поджимал все мучительней и острей, приводя Любку в паническое отчаяние. Особенно тяжко страдала от наступавшего голода Синюшка, вся изможденная, с врожденными синюшными опалинами на обеих щеках, из-за чего ее покойная баба Анна так и прозвала, хотя подлинное её имя было Снежана. Так это прилипчивое прозвище к ней и прикипело, вытеснив из речи настоящее имя.
О чем только не передумала Любка в эти смутные, одичалые дни, когда потерялась мать. Порой часами сидела она в неподвижности на кухне, где постоянно горела газовая плита, чуть спасая от сырости, но при этом пахло гнилым полом, мышами, и, уставившись в одну точку, отрешенно думала о чем-то своем, не обращая внимания на хныкающую сестренку. И сколько ни крепилась Любка от последнего шага, но все-таки выходило, что нужно кому-то заявлять о пропаже, хотя знала и боялась, что их снова упекут в школьный интернат, и тянула до последнего дня, насколько хватало терпения.
Страшилась Любка интернатской жизни из-за непривычной строгости тамошних порядков, враждебной отчужденности сверстников, которая порой доходила до матерной ругани и свирепых потасовок, когда дети оставались одни, без догляда