внезапным, фанатиков было много. Они подпалили квартал с двух сторон и убивали всех, кто выбегал из огня. Был бы бой честным – мало кто из этой нечисти дожил бы до утра. А так… Спаслись только двое, да и то один умер от ожогов через два дня.
– А второй – это ты? Поэтому у тебя такая странная кожа – темная, с отливом в синеву, как небо в сумерках?
– Нет. Я была тут. В двух переходах от Зафарры – одно из самых священных наших мест. Я – страж при нем. Была… А что до кожи – это метка клана. Каждого из нас при посвящении натирают мазью, в которую Мать вливает темноту пустынной ночи. Если ночь принимает тебя и ты готов принять ночь – кожа темнеет. Навсегда.
– Ты сказала, что была стражем. Почему была? Разве ваше святилище здесь разрушили?
– Нет, конечно. Никто не может обнаружить святилище, пока страж не укажет дорогу и не отопрет дверь. Но теперь оно бесполезно. – даже среди убаюкивающего тумана я почувствовала, как внутри меня пульсирует боль и холодные пальцы отчаяния вновь и вновь сжимают сердце. – Старшая Сестра умерла.
– Старшая Сестра?
– Она была сосудом, вмещающим наши древние знания. Нитью, протянувшейся через поколения и тысячелетия. Ее тело менялось, но суть оставалась той же – это была именно та Сестра, что когда–то, когда мир был еще молод, первая увидела лик Великой Матери во всем, окружающем нас – живом и неживом. Первая воззвала к ней и первая среди смертных увидела ее, спустившуюся к нам с небес, воочию. Сама Мать оставила ее помогать нам, когда покидала нас. А эти грязные невежественные скоты убили ее! Уничтожили знания, что старше, чем Империя и Ханы, старше пирамид Мисра, старше садов Парсы. Без нее и ее знаний – клана тоже больше нет.
Нас осталось всего восемь человек. Мы собрались месяц назад. И спросили Мать о последней ее воле для своих пропащих детей, что не смогли сберечь частицу изначального, что была дана им в дар. И Мать ответила нам. «Верные должны быть уничтожены». И началась Охота…
Ахмар.
…и будет продолжаться, пока на песок не упадет бездыханным последний Верный. Или последний Темный. – Ксенна замолчала и прикрыла глаза.
Я отлепил амулет от лба девушки и задумался. О, Аль–Лат, за что мне все это! Я не хочу, чтобы она умерла, в ней есть что–то, заворожившее меня с первого взгляда – не та броская красота, что сражает наповал в танцовщицах Аль–Хиры, не пьянящие изгибы плоти, что лишают разума поклонников храмовых дев Мекки, но что–то большее, странное чувство, что я знаю ее от сотворения мира, что она та, что сможет разглядеть меня настоящего под всеми масками, что я научился носить в этом жестоком мире, что она та самая, с которой можно вместе спокойно брести к закату жизни – и никогда не пресытиться ее упругим телом подростка и лицом прекрасной гурии, которое не портили даже темный цвет кожи и несуразная прическа… И я должен сам, своими руками, передать ее палачам Империи, как плату за спокойствие и благоденствие подданных