Януш Корчак

Оставьте меня детям… Педагогические записи (сборник)


Скачать книгу

target="_blank" rel="nofollow" href="#n_64" type="note">[64] копается в гигиене. Вот за этим и шлялся с голодным брюхом по клиникам трех столиц Европы[65]. Лучше об этом не говорить.

***

      Не знаю, сколько уже накатал страниц этой своей автобиографии. Не хватает мужества перечитать, что там за багаж. И мне грозят (и все чаще будут случаться) повторы. Что хуже всего, факты и переживания могут быть – должны быть и будут – рассказаны по-разному. В мелочах.

      Ничего. Это лишь доказательство того, что это были важные моменты, глубоко пережитые, к которым я возвращаюсь.

      Это всего лишь доказывает, что воспоминания зависят от нашего нынешнего опыта. Вспоминая, мы бессознательно лжем. Это понятно, и я говорю это только для самого примитивного читателя.

***

      Частой мечтой и проектом была поездка в Китай.

      Это могло случиться, даже легко.

      Бедная моя четырехлетняя Юо-Я времен японской войны. Я написал ей посвящение на польском языке.

      Она терпеливо учила бездарного ученика китайскому языку.

      Да, пусть будут институты восточных языков. Да, профессора и лекции.

      Но каждый должен провести год в такой восточной деревне и пройти вступительный курс у четырехлетки.

      По-немецки меня учила говорить Эрна – Вальтер и Фрида[66] уже были слишком «старыми», слишком грамматически правильными, книжными, азбучными, школьными.

      Достоевский[67] говорит, что все наши мечты сбываются с годами, но в таком извращенном виде, что мы их не узнаем. Я узнаю свою мечту из предвоенных лет.

      Не я поехал в Китай – Китай приехал ко мне. Китайский голод, китайские невзгоды сирот, китайский мор детей.

      Я не хочу останавливаться на этой теме. Кто описывает чужую боль, словно грабит, обжирается чужим горем, словно ему мало того, что есть.

      Первые журналисты и чиновники из Америки не скрывали своего разочарования: не так, оказывается, все страшно[68]. Они искали трупы, а в сиротских приютах – живых скелетиков. Когда они посетили сиротский приют, ребята играли в войну. Бумажные фуражки и палки.

      – Видимо, война их не достала, – говорили гости с усмешкой.

      Теперь – да. Но аппетиты возросли, и нервы отупели, что-то наконец-то делается. И на этой и на той витрине даже игрушки, и столько конфет, от десяти грошей до целого злотого. Я своими глазами видел: пацан нахристарадничал десять грошей – и тут же купил конфеты.

      – Не пишите этого, коллега, в свою газету.

      Я прочел такое высказывание: ни с чем человек не мирится так легко, как с чужим несчастьем.

      Когда мы шли через Остроленку в Восточную Пруссию[69], хозяйка лавчонки нас спрашивала:

      – Что с нами будет, господа офицеры? Мы ж мирные жители, нам-то за что страдать? Вы – дело другое: на верную смерть идете.

***

      Я только один раз ездил в Харбине рикшей. Теперь, в Варшаве, долго не мог себя заставить.

      Рикша живет не дольше трех лет. Сильный – лет пять.

      Я не хотел к такому руку прилагать.

      Сейчас я говорю:

      – Нужно