семафорить. – Это у нас северный ветер – холодный, из арктических широт, а здесь наоборот – горячий.
– Слышь, ты, профессор, я тебя спрашивал?
– Никак нет, товарищ старший сержант, – смутился подчиненный.
– Ну так и помалкивай, – посоветовал Пантелей, – дембель сам знает. А когда надо будет, спросит. Понял, салабон?
– Так точно.
– Ладно, земеля, устраивайся, загорай, – смягчился Пантелей, – нам тут еще не меньше часа болтаться. Можешь прикемарить.
– Я спать не хочу, – бодро отозвался Курочкин.
– А я вот, когда был «духом» вроде тебя, только о том и думал, как бы урвать для сна минут триста. Это вам сейчас лафа, а нас дрючили… – Пантелей выпятил нижнюю губу и покачал головой, что должно было означать нечто вроде: «Не приведи господи!»
– Товарищ старший сержант, а почему одни называют вас «дембель», а другие – «гражданский»? – поинтересовался Курочкин, воспользовавшись добродушным настроением Пантелея.
– Ты сколько служишь? – насмешливо поинтересовался Пантелей.
– Почти четыре с половиной месяца, – тихо ответил Курочкин.
– Для тебя, Гриша… Как тебя по отчеству?
– Сигизмундович, – еще тише отозвался Григорий.
– Так вот, – продолжал Пантелей, – для тебя, Григорий Сигизмундович, как для земляка, сделаю исключение и поясню, хотя другой на твоем месте за подобное незнание уже давно получил бы в ухо. Ты, Гриша, где служишь? – поинтересовался Пантелей.
– В морской пехоте, – бодро откликнулся рядовой.
– Главное слово тут какое? – снова спросил старший сержант.
– Пехота, – без запинки отчеканил Курочкин.
– Молодец, – похвалил земляка сослуживец, – сразу видно – из интеллигентной семьи. Не то что я. И ты, Курочкин Григорий Сигизмундович, и я, Максаков Пантелей Филиппович, служим в пехоте. Называть себя можно как хочешь: морская или, вон как десантура придумала, – крылатая, – Пантелей саркастически улыбнулся, – а все одно – это пехота. Звания у нас, как в пехоте, сроки службы и все такое прочее – как в пехоте. Ну разве что с небольшими особенностями, – пояснил он, поудобнее устраиваясь на небольшом куске брезента. – Моряки – каста особая. У них все по-другому, не как у нормальных людей. Служат подольше, потому и названия другие. У нас ты, скажем, «дух», а у них был бы карась, потом подгодок, годок, полторашник, ну, и так далее, пока не дорос бы до высшей ступени воинской иерархии – «гражданского», что по-нашему означает – «дембель». Поскольку мы с тобой сейчас несем службу на борту малого десантного судна, где экипаж состоит из моряков, то они из уважения ко мне называют меня на свой манер – «гражданский». А для своих я – «дембель». Понятно?
– Так точно, товарищ старший сержант, – Курочкин усердно кивнул.
Произнеся свою тираду, в которой многократно упоминались столь сладкие уху Пантелея слова «дембель» и «гражданский», старший сержант улыбнулся.
– Еще месячишко, и – домой, в Мурманск… – мечтательно