Александр Покровский

Бортовой журнал 2


Скачать книгу

в строй, но не думаю, что им это удастся.

      Во флоте я служил, видимо, только потому, что на лодках была, как это ни странно, относительная свобода – это как на фронте, где и один в поле воин.

      Героика будней? Хм! У подводников героизм – это сделать все тихо и смыться, домой живым дойти. Был один герой – Гаджиев, но его у нас глупым считали.

      Надо ли что-то менять? Не надо. Само поменяется.

      Что для меня флот сейчас? Ну, болит потихоньку. Иначе б не писалось.

* * *

      Судный день уже наступил.

      И Терминатор им уже послан.

      Только они об этом еще не знают.

      Увлечены.

      Всё воруют, воруют, воруют, строят планы на будущее…

* * *

      Самый главный мой читатель – мужик лет пятидесяти, отслуживший в армии лет двадцать, сидящий в вагоне метро и читающий книгу «Расстрелять». Есть еще и женщины – тех меньше. В основном это или дети военнослужащих, или жены, прошедшие всё вместе с мужьями и знающие, что почем. Есть еще и дети лет пятнадцати.

      Они в прошлом году посмотрели фильм «72 метра», потом помчались в магазин и купили книгу. Эти теперь разговаривают моими словами. Есть и филологи. Эти самые взыскательные. Этим подавай самое новенькое. Все смеются и требуют еще рассказов.

* * *

      Как влияют на меня письма? Никак. Читаю, но ничего не падает или не поднимается. Я читаю вроде как не о себе. А если не о себе, то какая мне разница? Хочется ли, чтоб их было больше? Наверное. Программа-минимум – каждому россиянину по книге «Расстрелять». Программа-максимум – каждому землянину.

      Что я выношу в рассказы из писем? Некоторые письма публикую в книгах в разделе «Письма». А так– ничего не выношу.

      Пишу утром в 9 часов или по дороге в метро (пока еду). Пишу регулярно, вот только потом правлю нещадно. Раз по сто. Не писать год не могу.

* * *

      Ну да, смерти в моих произведениях много. Она там дежурит.

      Коля говорит, что я пишу лирично, а там, где лирика, там всегда есть смерть. Это одна из важнейших лирических тем. Это из-за слов. Там нет напрямую про смерть. Сами слова дают ощущение пограничное. Оно связано с литературной проницательностью. Такая «Каюта» – эпизоды полного отчаяния. Они не вмещаются в ритмизованный стих. Это такие короткие сообщения, телеграммы. Как будто ленты наклеили друг под другом, оборвав.

      Настоящие русские верлибры, как говорит Коля.

      Это когда, уточняет он, форма оказалась равна содержанию, хотя эту форму ничего, кроме обрыва страницы, не держит.

* * *

      Кино. Не смотрю. Еле досмотрел «Ночной дозор» – чушь, по-моему.

      «Дуру» – даже не знаю, что это.

      «9 рота» – не видел. Народ знающий сказал, что души там нет.

* * *

      Насчет «Кота». Его надо перечитать еще раз. Это философские кружева. Действует не сразу.

* * *

      Свое я перечитываю. Не часто, но бывает.

      Смеюсь, если забываю, потому что когда рассказ писался, то он правился по сто раз, и я тогда уже смеялся эти сто раз. А потом бывает так, что и не смеюсь и вообще думаю, что без такого-то рассказа вполне можно было бы обойтись.

      А потом мне его