можно. Но не поверят. Таким нужно родиться.
– …Петушишься, что в люди выбился. Ах-ах-ах, прямо лопаешься от гордости, какой ты крутой. Всех жизни учишь. Родному брату кусок булки просто так дашь?.. Нет, не дашь! Он сначала должен выслушать, как старшенький «всё сам, без помощи». Каждый раз. Каждый! Перед завтраком, обедом и ужином! Да чем унижаться за твои подачки, лучше голодным ходить… Деньги его все любят считать. Ха! Всё проще: все любят твои деньги. Потому что тебя самого любить не за что, понимаешь? Ты – пшик. Пустое место. Ноль без палочки. Некрасивый, не очень-то умный, не-не-не… Характер – дерьмовый. Самоутверждаешься?! Да вместо входной двери можно было ещё один такой клоповник купить! Соседям этим несчастным – вечно безденежным работягам – пыль в глаза пустил – и доволен! А что ты доказал? Да ни хрена! Тебя без твоих денег нет. Ты – это твои деньги. Кредитка в штанах!!!
Сашка ярилась. Вовка зверел. Они расходились в разные стороны, плюнув друг другу под ноги, – всё в лучших традициях отношений между любовниками, не собирающимися сочетаться узами законного брака. Чтобы снова сойтись. Была между ними какая-то нездоровая тяга. Не могли они покончить с ней одним махом.
Даже любовниками их сложно было назвать. Познакомились при весьма странных, несколько забавных и немного болезненных для Сашки обстоятельствах. Она поругалась с мужем, точнее, он с ней, и собиралась уйти по этому поводу в загул. Загул предполагался тяжкий, беспросветный и беспамятный. Как и положено. Собиралась не потому, что была особо расстроена ссорой, а потому что давно и прочно была расстроена всей своей жизнью…
«Живущий ищет выход. Мятущийся – повод…»
…не видела в ней смысла. Жизнь, прежде яркая и многогранная – с цветами, запахами, звуками, осязанием и мечтами, с какого-то момента стала серой и плоской. Ровной, как линия кардиомонитора, подсоединённого к трупу. Возможно, Сашка впала в депрессию. Но ни понимать её состояние, ни тем более «вытаскивать-лечить» никто не собирался. Напротив. Над безжизненной равниной Сашкиного унылого существования летали рои назойливых мух. И мухи эти жужжали одно и то же: «Чего тебе не хватает?» Если бы Сашка знала, чего ей не хватает, она непременно бы попыталась это разыскать. Но она понятия не имела, чего именно ей не хватает. Она не искала и, как следствие, понемногу теряла уже имеющееся. Например, солнце и кофе по утрам. Спектакль «Утро» проигрывался на автомате, а хоть бы и посреди реквизита «Марсианских хроник». Всё равно. «Роли» проговаривались. В положенном месте – вопросительная интонация. Крошка ехидства – в соответствующей мизансцене. Потом запахи… Запахи – это важно. У Сашки был потрясающий нюх. Не собачий, конечно, но близко. Она могла различать сорта кофе. Вычленить пыльцу цветков сирени из городского смога. Тот или иной одеколон мог вызвать любовь или ненависть, а молекулы мужского пота – прилив желания или рвоту… Но запахи стали стираться вслед за картинкой. Сашка, как и прежде, отлично видела и отменно чуяла. Но вот прежнее ощущение всегда нового восприятия – даже давно знакомого – стало уноситься со скоростью экспресса.