до того огорчилась, что рыдания её огласили всю улицу. У обоих родителей Байрона мы встречаем одну общую характерную черту, которая выразилась у них только не в одинаковой степени и форме, – необыкновенную страстность, соединенную с значительным недостатком самообладания.
Обращаясь к восходящим линиям, мы найдем у предков обоих семейств одни и те-же черты: у родственников матери – попытки самоубийства и отравления, у родственников отца – геройскую храбрость и какую-то дикость в образе жизни. Дед Байрона с отцовской стороны, адмирал Джон Байрон, известный везде под именем смелого Байрона, «hardy Byron», принимал участие в морской войне с испанцами и французами, плавал по Тихому океану с целью открытий, объехал вокруг земного шара, испытал массу опасностей, приключений и кораблекрушений. Так как у него ни одно путешествие не обходилось без страшных бурь, то матросы дали ему кличку «foul-weather-Taek». Байрон сравнивает свою судьбу с судьбой этого родственника. У брата последнего, деда Виллиама, характерные родовые черты тоже ясно выступают наружу. Это был развращенный забияка, убивший ни с того, ни с сего, на дуэли без секундантов, своего соседа Чэворта (Chaworth.) Только благодаря своему английскому пэрству, удалось ему избегнуть должной кары за намеренное убийство; он поселился теперь в своем Ньюсгедском аббатстве и жил там, избегаемый всеми, как прокаженный. Домашние ненавидели его; супруга покинула; суеверные деревенские жители рассказывали самые отвратительные истории о совершенных им будто-бы убийствах.
Беспокойная кровь текла в жилах поэта, но кровь эта за то была старинною, аристократическою кровью. С материнской стороны он находился в родстве с Стюартами и мог довести свой род до короля Иакова II. С отцовской стороны происходил он (все-же единственный незаконный сын в родовом дереве – обстоятельство, о котором сам Байрон никогда не упоминает) от древнего норманнского дворянского рода, один из предков которого, известный Радульф де-Бурун, принимал участие в завоевании Англии норманнами. Так как упомянутый дедушка лишился своего единственного сына, а затем, в 1794 году, и своего единственного внука, то представлялась возможность, что его ньюстедское имение, а вместе с ним и пэрские права и титул, должны будут перейти к ребенку, которого он в глаза не видал и которого обыкновенно называл «мальчиком, живущим в Эбердине».
Хромой малютка рос, таким образом, с блестящею перспективою впереди. Горд и упрям был он от природы. Когда его еще совсем миленького побранили за то, что он запачкал свое новое платье, он, не говоря ни слова, бледный, как смерть, вцепился себе в грудь обеими руками и в припадке ярости (впоследствии нередком) разорвал на себе платье сверху до ниву. Воспитание, данное ему матерью, носило такой характер, что она то осыпала ребенка всевозможной бранью, то расточала всевозможные ласки, то обвиняла его в несправедливостях, которые причинял ей отец, то попрекала уродством. Она больше всех виновата в том, (что это уродство с самых юных лет набросило мрачную