оформилось: первые выставки еще были как призыв, как идея, а сейчас уже выросли образы, имена.
Е. А.: Не было ли у вас впечатления, что, если бы не болезнь, Тимур ушел бы с этой территории, придумал что-то третье, после «Новых художников» и неоакадемизма?
Г.Г.: Возможно.
Е.А.: Как вы оцениваете его готовность и способность бросать нажитое и отправляться в неизведанное, отказываясь от наработанного имиджа?
Г.Г.: Это сильно. Это натура, творчество, поиск. Разумеется, ненасытность.
Е.А.: Что же он хотел насытить в себе?
Г.Г.: Авантюризм.
Е.А.: Какие произведения Тимура вы бы хотели видеть каждый день?
Г.Г.: Мне очень нравится живопись начала восьмидесятых, она многодельна. Но и другие мне нравятся, например «Горизонты», но для них нужны большие стены, их дома не повесишь. На мой вкус, живопись – самое обстоятельное и уникальное искусство.
Е.А.: Как вам кажется, в живописи Тимура было больше новаторства или, наоборот, связей с ленинградской живописной традицией?
Г.Г.: С ленинградской живописной традицией он был связан больше. Может быть, со школой Арефьева.
Е.А.: Скажите, пожалуйста, были ли какие-то картины или фильмы, которые вы вместе смотрели, важные для вас обоих?
Г.Г.: Скорее фильмы, чем картины. Мы ходили в клуб любителей кино, собирались в «Спартаке» компанией человек по тридцать, смотрели Фрица Ланга – «Доктор Мабузе», «М».
Е.А.: Новиков, ослепнув и руководя всем из больницы, часто сравнивал себя с доктором Мабузе…
Г.Г.: Еще мы смотрели Кокто. Фассбиндера. И самое главное – это «Строгий юноша».
Е.А.: В первый раз вы его смотрели вместе или его посмотрел кто-то из вас и всем рассказал, как это прекрасно?
Г.Г.: Его Новиков нашел и потом всех заставил посмотреть.
Е.А.: Как вы думаете, почему этот фильм был запрещен в тридцатых годах?
Г.Г.: Потому что он слишком хорош.
Е.А.: Скажите, пожалуйста, неоакадемизм в самом его начале – в конце восьмидесятых – вы воспринимали как явление гомосексуальной эстетики или как эстетический феномен?
Г.Г.: Как эстетический феномен, конечно же. Поэтому к нему так легко присоединились Бугаев, Ольга Тобрелутс, Маслов и Кузнецов, Егор Остров. Не следует это «сексизировать».
Е.А.: Вы используете образы тридцатых годов. Что вы думаете о соцреализме – источнике многих произведений современной живописи? Почему вы ориентируетесь на фотографии и на фильм «Строгий юноша», но не на живопись – за исключением, может быть, Дейнеки?
Г.Г.: Дейнека мне нравится, я даже делал версию его картины. Он – эстет, причем талантливый, картины его гармоничны, красивы. Все остальное в массе – ужасная мазня.
Е.А.: Мне кажется, что здесь и лежит фундаментальное отличие двух подходов к классике (московского и петербургского) в девяностых: Тимур всегда выбирал и в жизни, и в искусстве то, что говорило о способности человека создавать красивую форму. Он понимал, что можно установить между собой и «продуктом эпохи» ироническую дистанцию, но со временем «продукт эпохи» вас поработит своей