Г.: Да. Строгость. Форма меня очень увлекает. Я хотел бы сделать серию картин с музыкантами – симфонический оркестр. Том тоже очень красивое сочетание формы, костюма – фраков или смокингов – и деревянных и медных инструментов. Сейчас вот справлюсь со всем этим и начну что-нибудь новое, грандиозное.
М. П.: В 90-е годы Новая Академия вышла с лозунгом борьбы с модернизмом за возвращение абсолютной красоты в живопись, в скульптуру. Вы все еще чувствуете себя в противостоянии? В оппозиции?
Г. Г.: Противостояние существует, безусловно. Но это экологическая ниша, которую необходимо кому-то поддерживать. В этом отношении я спокоен и уверен.
М. П.: Конечно, ведь вы сегодня успешны и не можете не ощущать себя частью нарождающегося арт-рынка?
Г. Г.: Надеюсь, что это не пройдет мимо меня.
М. П.: Уже явно, что не прошло. Хорошо, что стали появляться галереи, которые продвигают художников и начинают профессионально подходить к вопросам продажи живописи.
Г. Г.: Я этого очень долго ждал. И пора уже получать гонорары, дивиденды.
М. П.: Галерист и художник – игроки на одном поле. Насколько для вас важно принадлежать какой-то одной галерее?
Г. Г.: Раньше всегда все приходилось делать самому и быть самому себе галеристом. И теперь, когда это бремя можно переложить на плечи кого-то другого, это здорово. Мы, таким образом, можем достигнуть большего, идти дальше. У меня большой опыт работы с галереями. Я давно работаю с галереей в Роттердаме, в Нью-Йорке была галерея, которая мною занималась. Мне нравится, когда галереи сами находят общий язык и сотрудничают. Я на это надеюсь. Мне сейчас намного легче, потому что «Д-137» Ольги Кудрявцевой занимается всем.
М. П.: Вам, безусловно, очень повезло. Ольга Кудрявцева – очень умный, тонкий человек, с ней, должно быть, работать очень хорошо.
Г. Г.: Конечно. Мне очень нравится, как меня защищает, охраняет Ольга. Когда она меня представляет, то все иначе. Так легко, воздушно. Я давно работаю с Олесей Туркиной, Катей Андреевой. Но галеристов таких, как Ольга, не было. Многие галереи… я даже не знаю, почему они так называются. Когда рядом с картинами продают матрешек и сувениры, то это неадекватное представление о вещи. Рынка, по-моему, до сих пор в Петербурге нет.
М. П.: А как организована ваша работа с галереями?
Г. Г.: Конкретных контрактов с галереями у меня никогда не было. Я имею в виду контрактов, когда я должен бы был произвести определенное количество произведений за какое-то количество времени, а галерист взял бы на себя обязательство продать их в свои сроки. Это часто практикуется.
М. П.: А это хорошо или плохо?
Г. Г.: Для меня это хорошо. Я давно уже привык к самоорганизации. Я очень не люблю, когда меня подгоняют или что-то требуют от меня.
М. П.: Вы сами чувствуете, когда пришло выставиться?
Г. Г.: Скорее наоборот. Есть предложения сделать выставку, из этого и исходим.
М. П.: А Париж как возник?
Г. Г.: Когда мы ездили в прошлом году на «Арт-Москву», там была парижская галерея Илоны Орел («Orel Art». –