удручающее состояние, она стала носить черные перчатки. Хиджаб и длинное, почти до пят, свободное платье тоже были черными. Как-то вечером Сельма и Пери возвращались с базара. Пери шла чуть впереди и, оглянувшись, не сразу разглядела мать – Сельма полностью слилась с ночной тьмой.
Менсур, которого наряд жены приводил в ужас, не желал, чтобы их видели вместе. По магазинам они теперь ходили порознь. Новый облик Сельмы выражал все то, что он ненавидел и презирал, против чего всегда боролся. Религиозное мракобесие. Уверенность в том, что их путь самый правильный, только потому, что они впитали эту религию с молоком матери и покорно приняли то, чему их учили, не задавая вопросов. Как можно говорить о превосходстве своей веры над остальными, когда о других культурах, философах, другом образе мысли, наконец, они знают так мало, если вообще что-нибудь знают?
Что касается Сельмы, то во внешности и манерах Менсура ее бесило буквально все: снисходительное пренебрежение, светившееся в его взгляде, авторитарность его тона, гордая складка, залегшая у рта. Поразительно, насколько надменны все эти безбожники. С какой легкостью они отбрасывают многовековые традиции, как непомерно их самомнение, позволяющее им ставить себя выше общества. Как они могут считать себя просвещенными людьми, когда о культуре и вере собственного народа знают так мало, если вообще что-нибудь знают?
Вздрагивая при мысли о каком-либо общении, муж и жена жили в одном доме, словно не замечая друг друга. Недостаток любви оба компенсировали избытком ненависти.
Пери меж тем нашла утешение в чтении. Рассказы, романы, стихи, пьесы – она глотала все, что удавалось добыть в небогатой школьной библиотеке. Когда ничего другого не осталось, она принялась за энциклопедию. Прочла ее от корки до корки и узнала множество вещей, которые не имели никакого отношения к ее нынешней жизни, но, как она надеялась, могли пригодиться ей в будущем. Впрочем, знай Пери наверняка, что от полученных знаний никакого толку не будет, это не отвадило бы ее от чтения, ставшего для нее единственной страстью.
Книги были полны настоящей жизни. Книги приносили свободу. Находиться в мире вымысла было куда приятнее, чем в реальности. По выходным Пери сидела в своей комнате и проглатывала один взятый на время роман за другим, поддерживая силы лишь семечками и яблоками. Она выяснила, что ум, как и мускулы, необходимо тренировать, постоянно увеличивая нагрузку. Не удовлетворенная механической зубрежкой, к которой приучали в школе, она разработала собственные методы запоминания и с легкостью заучивала латинские названия растений, строфы английских поэтов, даты войн, мирных соглашений и новых войн, которыми так богата история Османской империи. Пери твердо вознамерилась во что бы то ни стало преуспеть по всем предметам: от литературы до математики, от физики до химии. Школьные дисциплины представлялись ей чем-то вроде экзотических птиц, которые сидят в разных клетках, придвинутых вплотную друг к другу. Нужно просто проделать в решетках отверстия так, чтобы птицы могли перелетать из клетки в клетку, часто думала она.