правда, весьма храбрость, но купно в тех работах и неискусство наше». Теперь оставалось усилить блокаду замка и ожидать прибытия орудий большого калибра. Осажденные терпели уже настоящий голод, ели ворон, конину и помышляли о сдаче. Все попытки Казимира Пулавского и подлясского маршалка Симона Коссаковского помочь им потерпели неудачу. Понимая значение капитуляции Краковского замка, а с нею – гибель последних надежд конфедератов, Суворов сам предложил гарнизону сдаться на чрезвычайно почетных условиях.
8 апреля в лагерь был приведен парламентер с завязанными глазами. Суворов принял французского бригадира Галиберта ласково, посадил рядом с собой и продиктовал главные пункты капитуляции. Назавтра Галиберт явился снова, был угощен хорошим завтраком, но, когда разговор перешел на капитуляцию, стал выдвигать свои условия. В ответ Суворов тут же объявил требования более суровые, чем прежде. Он предупредил, что, если француз явится на другой день снова без полномочий на сдачу, условия будут еще строже.
Поняв свою ошибку, Шуази поспешил со всем согласиться. По двенадцати пунктам подписанного им соглашения осажденные сохраняли свое личное имущество, французы объявлялись не военнопленными, но просто пленными, а лицам гражданским предоставлялась свобода. Больные и раненые получали немедленную медицинскую помощь. Ночь перед сдачей русские провели под ружьем. Рано утром 15 апреля польский гарнизон стал выступать из замка по частям в сто человек. Суворов ожидал капитуляции на площади, в окружении своих офицеров. Когда Шуази в изысканном поклоне подал ему шпагу, генерал вернул ее, прибавив, что не может лишать шпаги столь храброго человека.
– Вы служите французскому королю. А он состоит в союзе с моей монархиней, – сказал Суворов, обнял и поцеловал бригадира.
Шпаги были возвращены и остальным офицерам-французам. Всех их генерал-майор пригласил на дружеский завтрак. Пленных конфедератов велено было содержать «весьма ласково».
Затем Суворов потребовал к себе провинившегося капитана Лихарева.
– Следовало бы тебя, братец, отдать под суд, – встретил он офицера. – Но так как дурного умысла у тебя не было, ты молод, в делах редко бывал, на первый случай считай, что прощен!
Гневливый, но отходчивый русский полководец не мог долго помнить зло, особенно если дело касалось боевых офицеров. Он помиловал Лихарева и теперь просил за Штакельберга. Вечером в день сдачи Краковского замка он писал в Варшаву Бибикову: «С сим происшествием ваше превосходительство нижайше поздравляю с радостными моими слезами. Простите, батюшка, бедного старика Штакельберга».
С падением замка в Кракове русским войскам оставалось занять лишь последние опорные пункты конфедератов – Тынец, Ландскрону и Ченстохов, но и этого не пришлось делать, так как Австрия и Пруссия, страшившиеся полного подчинения Россией Речи Посполитой, осуществили вооруженное вмешательство в польские дела. Вена и Берлин воспользовались