хозяин жилища прервал молчание.
– Говори, повелитель, – начал он спокойным, почти беззвучным голосом, – тебе хочется говорить. Все эти дни, когда мы целыми часами скакали рядом или молча отдыхали у костра, я замечал твое глубокое раздумье. Конечно, ты успел зрело обдумать и взвесить свои планы, а теперь тебе хочется высказаться. Говори же: Хелхал твой верный слуга.
Повелитель тяжело перевел дух; из его широкой груди словно вырвался подавленный стон или хрип.
– Ты прав, Хелхал. Тебе часто удавалось угадывать мои мысли и не из любопытства расспрашиваешь ты меня теперь, я знаю. Тебе хочется, чтобы я облегчил свою душу. Да, я должен потолковать с тобою. Не только о моих намерениях насчет римских послов, не только о моих планах на завтра или на следующий год, не только об одном будущем. Поговорим сначала о прошедшем… Оно одно может объяснить тебе мое настоящее, а настоящее – объяснить будущее.
– Слушаю тебя.
– Придвинься ко мне поближе, Хелхал. Нельзя говорить громко о том, что я хочу сказать, потому что я намерен излить последние волны, бушующие на дне моей души, и обнажить перед тобой все ее тайники. Не дни и не годы, а целые десятки лет, молча носил я в душе накипавшие чувства. Какое наслаждение наконец-то высказать их! И кому я могу довериться? Женщине такие мысли не по разуму. Мои сыновья? Они слишком молоды. Брат… – Аттила слегка вздрогнул и умолк.
Старик бросил на него торопливый, робкий взгляд.
– У тебя нет больше брата, господин. Уже много лет прошло с тех пор, как князь Бледа…
– Скончался. С тех пор, иногда… мне было почти жалко, что он… умер. Но нет… он должен был умереть, так хотела судьба и вот… его не стало…
– Да, не стало, – повторил Хелхал, уставившись глазами в землю.
– Знаешь, старик! – воскликнул Аттила резко. – Князь Бледа умер не сам по себе.
И он прибавил шепотом, протягивая вперед правую руку:
– Я убил его, вот этой рукой.
– Это твое дело, – хладнокровно произнес Хелхал. Ни один мускул не дрогнул на его лице; он даже не поднял опущенных глаз.
– Мне нравится, – заметил Аттила после некоторой паузы, – что ты не прикидываешься удивленным. Значит, тебе это известно?
– С самого начала.
– А гуннам?
– Также.
– И они… простили?
– Разве они тебя когда-нибудь упрекали в том? Ты сделал это: значит, так было необходимо.
– Да, необходимо, Того требовал бог мщения. Ты скоро поймешь это. Слушай.
– Я внимаю тебе.
Хелхал сел поудобнее на своей мягкой подстилке, выставив колени, упершись в них руками и закрыв ладонями морщинистое лицо.
Все слабее и слабее горел фитиль в золотой висячей лампе, спускавшейся с узорного потолка на широком красном ремне. Некогда она горела в Иерусалимском храме Иеговы, потом была привезена легионерами Тита в Рим, взята императором Константином из пантеона