что вскоре выстроились странные пирамиды… Матильда с тревогой наблюдала, как кренилась, грозя обрушиться, ближняя к ней шаткая конструкция. Почувствовав неудержимый голод, наша барышня потянулась было за пирожком, – но голос классной дамы возмущенно зашептал прямо над ухом: «фи, как не стыдно! Видимо напрасно похвалил вас Государь! А ведь считались приличной воспитанной барышней! Как можно? И разве уж дома вас пирожками не кормят?»
Вздрогнув, она оглянулась. За спиной блестели стекла пенсне, и черный шнурок качался точно маятник. Возмущенно ползли вверх подрисованные брови.
Сконфузившись, она отдернула руку. И в ту же секунду почти вплотную, придвинулись к ее лицу два смеющихся голубых глаза. Испытав безотчетное счастье, она рассмеялась, – но обладатель прекрасных глаз сварливым голосом проговорил: «На чужой каравай не раскриватт ротт…» – она узнала интонации преподавателя классического танца Иогансона. (Тот имел обыкновение не слишком-то к месту употребить порой русскую поговорку, забавно ее при этом коверкая и произнося русские слова с едва уловимым смешным акцентом). От всех этих нелепых несоответствий Малечке стало смешно. Кто-то крепко и нежно сжал ее пальцы. Она расхохоталась – стол заходил, заколебался; звеня, посыпалась с него посуда. Матильда нагнулась и со смехом стала подбирать осколки…
Она проснулась от собственного смеха. – «Какой странный и глупый сон», —удивилась она и тут же заснула вновь. И вновь снилось ей что-то сумбурное, сверкающее, невыразимо приятное…
8
Поутру она открыла глаза и зевая глядела на потолок, на изразцовую печку в углу. На белых изразцах дрожали желтоватые отпечатки окон, перечеркнутые голубыми тенями веток. Ветки качались от уличного ветра – и тонкие тени тоже качались, дрожали на белых печных изразцах. И эти изразцы, и трещинки, и тени от веток она знала наизусть с раннего детства. Матильда закинула руки за голову, потянулась и, продлевая сладкий зевок, блаженно выдохнула.
Что-то важное случилось вчера вечером. Да! похвала Государя!.. Но кроме успешного выступления, кроме лестных слов императора было что-то еще, – что такое радостное, веселое. Какое-то важное событие произошло вчера и лежало теперь на дне души золотым кладом…
Она села, откинулась спиной на теплую, пропахшую вчерашними духами подушку. И вдруг ясно припомнила все: как Государь приказал ей умножить славу русского балета, как шла она потом об руку с царем – и остальные выпускницы, фальшиво улыбаясь, не могли скрыть зависти. Но даже не это было главным!.. Что-то другое – приятное, странное случилось вчера вечером. Оттого и полнилась душа неосознанной радостью, восхитительным предчувствием счастья.
– «Что-то было важное, прелестное. Ах, да! Наследник Николай Александрович!.. Его взгляд, от которого замирает сердце. Странное противоречие его холодноватых и одновременно ласковых глаз. А ведь