полными горстями сарацинское пшено. Лик государыни был непроницаем и строг: губы сжаты, взгляд сосредоточен. Девки подобострастно глядели на хозяйку. Куры благоговейно кудахтали.
Робея перед супругой, Додон подошел сбоку и заговорил, откашлявшись:
– Помнишь, Малаша, мы надысь о вере говорили? Что, дескать, веры в нашей стране нет.
Царица ответила мужу хмурым взглядом.
– Так вот, мать, я решил отправить наших дармоедов искать веру. Пусть найдут самую наилучшую и нам привезут.
– И Ванюшу отправил? – глухо спросила государыня, едва разжимая губы.
– И его. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни. Пора ему в люди выходить.
– Ах ты изверг! – взвизгнула Маланья и швырнула в лицо мужу горсть пшена. – Ах ты ядовитый змей! Дите малое, неразумное, а ты его в чужие страны посылаешь! К людям чужим! На смерть верную! Опомнись, старый дурень! Хоть малость очувствуйся!
– Сама, мать, очувствуйся! – отряхивался от пшена Додон. – Сама опомнись! Что он у тебя все дите да дите? Сколько лет Ванюше?
Неожиданный вопрос заставил царицу задуматься. Она сосчитала в уме.
– Да вот пошел девятнадцатый годок. Ванюша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна и когда еще…
– Добро, – прервал Додон. – Никакое он не дите. Здоровый парень. Пусть с братьями собирается. Ничего ему не сделается. Мое царское слово – закон. Как сказал, так и будет. Сказал – поедет, значит, поедет.
И государь проворно отскочил от жены, чтобы не получить в лицо еще горсти. Подобрал полы бархатного охабня и побежал в терем, подметая пыльный двор длинными рукавами. Бежал так быстро, что даже тафья с головы слетела.
Маланья выхватила из рук остолбеневшей сенной девки медный таз, полный пшена, и с криком «Гицель проклятый!» запустила в спину мужа. Таз улетел недалеко, в цель не попал и только перепугал кур, гулко упав на землю.
Как потом ни плакала царица, как ни причитала, как ни просила за Ивана, Додон был неумолим. «Поедет, и все! Мое нерушимое царское слово!» Делать нечего. Утерла Маланья горькие слезы и стала любимому сыночку укладывать в суму печатные пряники.
Глава 2
В первый день июня царевичи покидали отчий дом. Провожали их в далекий путь с дворцовой площади всем стольным городом Осташковым.
Перед государевым теремом толпился народ. Царь Додон и царица Маланья стояли на высоком крыльце. У коновязи красовались их сыновья – высокие, статные, крепкие, одним словом, добрые молодцы. Царевичи были щегольски одеты в плисовые штаны, шелковые рубахи и дорожные кафтаны. На ногах – красные сапожки. На головах – бархатные шапки. Каждый препоясан пестрым кушаком с кистями. И у каждого по острой сабле.
Под стать юношам были и их кони – молодые, вороные, златогривые. Эх, кони, кони! Что за кони! Не кони, а загляденье!
Впрочем, на коней больше заглядывались мужчины. А женщины, прежде всего красные девицы, глаз не сводили с царевичей. Особенно с Иванушки. Он хоть и уступал