старое вино в моей коллекции – ему уже восемьдесят семь лет. Из эпохи индустриализации и коллективизации мы будем постепенно двигаться в наши дни. И всё, что останется недопитым – я раздам вам. Пусть каждый из вас возьмёт в подарок на память обо мне столько, сколько сможет унести – и обязательно выпьет прежде, чем моё сердце ударит в последний раз.
Я жду вас в ближайшее воскресенье, тридцать первого мая, в шесть.
Вечно ваш
Евгений Смычков»
СБОР ГОСТЕЙ
Высокая, выше своего брата, но при этом излишне худая и костлявая, Марта Фёдоровна выглядела старше своих лет и, казалось, вся состояла из одних острых углов. Неумолимый враг всех женщин – время, которое одних раздувает, а других высушивает – в её случае выбрало второй вариант. При этом Марта страдала каким-то гипертрофированным альтруизмом. Её неустанное стремление всем помогать порой даже бывало навязчивым. А материнская привязанность к брату, несмотря на его почти десятилетнее превосходство в возрасте, и вовсе казалась болезненной.
Она приехала раньше часа на три и тут же, не успев толком раздеться, вымыть руки, надеть тапочки и отдохнуть с дороги – кинулась помогать брату в сервировке стола. Давно зная характер своей сестры, Евгений Фёдорович ожидал этого и очень рассчитывал на её помощь, хотя ему трудно было слышать её слезливые причитания о том, как он, бедненький, себя запустил и почему не позвал её раньше, чтобы она помогла ему сделать и то, что он уже успел сделать сам. А сделано было уже немало, в то время как Марту Фёдоровну удивляло и расстраивало, что Женя вообще делает что-либо без её помощи.
Больше всего её шокировала этажерка с вином, которую Евгений Фёдорович умудрился поднять из погреба в гостиную. Разумеется, он не смог бы поднять её разом, ибо даже без бутылок она весила больше него самого. Значит, он вытащил одну за другой все бутылки, разобрал этажерку и (в его-то состоянии!) поднимал всё это наверх по частям, после чего снова собирал наверху, на что ушёл, вероятно, не один день. Но главное – все бутылки были аккуратно протёрты от многолетнего слоя пыли, что для Смычкова могло означать лишь одно: хранению напитка пришёл конец.
Кроме того, хозяин разместил посреди гостиной три стола, поставив их в ряд, накрыл одной большой скатертью с репродукцией «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?» и уже успел поставить на Гогена несколько собственноручно приготовленных блюд. В доме царила первозданная чистота, а этажерка стояла у стены в ровную параллель с центральным столом, глядя мимо него на входную дверь донышками бутылок, словно сотней глаз, и встречая гостей изумрудно-зелёным отблеском.
Около половины шестого явилась Лидия Евгеньевна со своим семейством. Маленький Джастин бросился было обнять деда, но в каком-то полуметре от него вдруг замер и смущённо отвернулся. Евгений Фёдорович напугал его своим видом. Он был бледен, как полотно, при этом губы его были красные от постоянного кровавого кашля. Дед исхудал, сгорбился, глаза