и гордостью. В мечтах Криджи отцовские слова всегда были разными. Иногда он говорил: «Я знал, что у тебя особый путь». Иногда: «Кто бы мог подумать, что тебе выпадет такая судьба!» А иногда: «Видишь, сила не главное, у тебя другой дар».
Мечтая об этом, Криджи бродил среди шалашей, носил воду, собирал хворост, кормил главный костер и очаг в родном жилище. Как и прежде, Криджи поручали лишь самые простые дела, но зато теперь никто не прогонял его, можно было следить за любой работой. Он тихо садился возле навеса кузницы, смотрел, как падает молот и рассыпаются искры, как Мит, ученик кузнеца, раздувает мехи. Криджи мог просидеть так весь день, до самого заката.
В другие дни устраивался возле целителей, наблюдал, как они смешивают зелья, слушал разговоры и вдыхал запахи трав. Или тихо следовал за охотниками – даже они не сердились и не гнали прочь, если Криджи держался в стороне. А иногда он решался затаиться у дверей шамана – слушал гулкий стук бубна, гортанные вскрики, и сам не замечал, как душа взлетает, парит высоко.
В такие мгновения ему казалось, что его судьба сплетена из частичек других судеб. Все слова, движения, работа, песни и танцы – все соскальзывало в копилку памяти. Бездонной и бескрайней памяти чету.
Эта память не тяготила Криджи, казалась ему рекой, всегда текущей рядом.
Жил он по-прежнему в родном шалаше. Самая старшая сестра, одна из лучших охотниц племени, заглядывала лишь изредка. Поэтому хозяйкой дома была Аэш – Криджи видел, что ее это не радовало, она хотела больше времени отдавать охоте, превзойти сестру. Но не жаловалась, следила за порядком в доме, прикрикивала на младших, говорила, что делать. Рядом с ней Криджи часто забывал, что уже стал взрослым. Забывала об этом и Стрекоза – то и дело путала имена, звала Криджи Мальчиком, как раньше. Аэш строго поправляла ее и не слушала оправданий.
В день, когда отец вернулся, Криджи был у ручья. Смотрел, как младшая целительница собирает травы на берегу. Та стеснялась его взгляда и, чтобы скрыть смущение, рассказывала: «Эти острые листья помогают от простуды, мы их высушим, смешаем с синецветом, а потом, зимой…»
Из деревни донесся окрик, и целительница замолкла. Криджи вытянулся, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь сплетение ветвей, и тут крик повторился.
– Джута вернулся!
Позабыв о ручье и травах, Криджи побежал обратно в деревню.
Отец стоял у костра – в яркой одежде чужаков, с плетеными лентами в волосах. Высокий – выше многих охотников, – но узкоплечий, тонкий. «Ты в него, – старшая сестра повторяла это не раз, – вырастешь таким же».
Возле отца стояла черная лань – крепконогая, с тяжелыми рогами. На ее спине громоздились разноцветные тюки.
Джута – Посредник, тот, кто ведет дела с другими народами. Заходит в их города, раскинувшиеся за краем леса, живет в каменных домах, говорит на чужом языке. Выменивает лесные дары на ткань и стальное оружие.
Но никогда раньше отец не возвращался с такой огромной поклажей.
Он сгружал ее на землю – сперва заплечный мешок, потом баулы и свертки со спины лани.