душ он не просто так!
А что ему было надо? Почему именно Кафкина решил превратить в гусеницу?
А все очень просто, тотчас же догадался Григорий Францевич. Все проще пареной репы: он же сам сказал, что бывал в Индии. Вот и ответ! Его там ЦРУ завербовало с целью проведения диверсий против военнослужащих Советской Армии. Элементарно! Орудуют на-пару с этим журналюгой – вынюхивают, кто уволился, и – тут, как тут. Подарочек, дескать, принесли. А сами-то … Интервью, говорит, про неуставные отношения. Ах, прихвостень натовский! Под таким соусом решил военные тайны выведать!
От всех этих мыслей, вихрем пронесшихся в его голове, Кафкин вспотел и невероятно возбудился. Он стал ерзать на сундуке, пытаясь принять сидячее положение.
Нет, этого так нельзя оставить. Надо действовать! Немедленно сообщить компетентным органам, что в городе объявились американские шпионы, ставящие целью уничтожение командного состава российских вооруженных сил. Вероятно, применяют специальные бактериологические разработки из Пентагона!
Руки, а вернее сказать, омерзительные щупальца, постепенно стали ощущаться, и спустя некоторое время Григорий Францевич уже смог более-менее сносно ими управлять. Примерно через полчаса он устроился на сундуке в виде буквы «С», и, опираясь спиной на чуланную стенку, смог себя полностью осмотреть.
Так и есть – гусеница! Конечно, не в пример огородной мелюзге – огромная, но, однако же – гусеница. Шестнадцать рук … или ног? На груди – три пары. А еще пониже, уже от … живота, или, как это должно называться, отходили еще четыре пары … этих самых … да на конце туловища были еще две. Пожалуй, это все же – ноги, подумал Кафкин. Ведь пальцев – нет. На средних еще расположены какие-то крючечки, да только ими без пальцев взять решительно ничего нельзя. Это, кстати сказать, плохо еще и тем, что невозможно узнать, сколько времени? Командирские часы, что были на руке Кафкина, соскользнули во сне на пол, и надо было заниматься их поиском.
Эх, капустного бы рассольчику сейчас! Или просто – погрызть кочанчик!
Кафкин стал осторожно перемещать свое ОКОНЧАНИЕ на пол. Главное – не потерять с непривычки равновесие, а то грохнешься, да и расшибешься. Судя по всему, костей-то теперь в организме нет. А, может, это и хорошо? Нет костей – и ломаться нечему. А – голова? Череп-то остался твердый, человеческий? Эх, зеркала жаль в чулане не догадался повесить!
За дверью послышались голоса.
Тесть с тещей. Эти рано встают – не спится им, видите ли. Да и день в Биробиджане уже давно настал.
– А где же наш Григорий, Надюша? – донеся до Кафкина голос тестя. – На огороде, что ль?
– Нет его там, – пробасила теща. – Небось, умотал ни свет, ни заря к своему алкашу-приятелю. Поди, хлещут уже. Нет, чтобы, как мы – культурно: чаек с медком. Говорила я Вальке – не ходи ты за этого кобеля драного. Не послушалась … так всю молодость и просидела в дыре. И детей не нажила от импотента.
Вот карга старая, попытался сплюнуть от злости Кафкин. Сама ты – импотенка! И муж твой рыжий – мул кастрированный!
Слюны, однако, не было. Была вместо нее какая-то тягучая субстанция, которая застряла