сторону от дороги раскинулось пшеничное поле (озимый сорт пшеницы к концу зимы выглядел пожухлым и незрело-зеленым), по другую – лес, вернее, его жалкая пародия, искусственно выращенные плантации из ровных рядов хвойных деревьев. А вдали, на самом краю утеса, виднелась небольшая ферма. Пыльная, старая, убогая… Как она могла провести здесь все свое детство и юность, Кайл не знала. Теперь это никак не укладывалось в ее голове. Эти Богом забытые края девушка когда-то сгоряча поклялась оставить навсегда. Да и что скрывать, даже сейчас, спустя целых десять лет, она все еще страстно, всем сердцем ненавидела это место. И если бы не это чертово письмо, то, наверное, никогда бы сюда и не возвратилась.
Кайл досадовала на собственную неуверенность. Не таким человеком она была. Никогда не терпела неточности, уклончивости, неопределенности и сама была ответственной и решительной. В этот раз все вышло неожиданно, вразрез с ее планами, буквально выбило из колеи. Но, несмотря на все свое недовольство, девушка знала, что поступить иначе, просто проигнорировав известие о болезни и, возможно, скорой кончине отца, она бы не смогла.
Пока она все еще думала обо всей этой ситуации, путь на вершину утеса был преодолен. Все сомнения и страхи забились в груди с новой силой. Бесчисленные «а вдруг…» заполонили разум. Ноги не слушались, отказывались идти. Но Кайл, укорив себя за слабость, глубоко вздохнула и направилась к дворику.
Отца она заметила не сразу. Он стоял неподвижно около крыльца старой, полуразвалившейся хижины и смотрел прямо перед собой. Будто вовсе не замечал дочери, которая замедлилась в нерешительности возле приоткрытой калитки. Некоторое время она так и стояла, внимательно разглядывая старика и не понимая, ее отец ли это или же кто-то другой. Но, подойдя чуть ближе, все же узнала.
С годами отец как будто стал еще ниже ростом и больше ссутулился. Время не пощадило его, искривив лицо морщинами и щедро осыпав болячками. Заметно посветлевшие брови нависли прямо над глазами, чуть ли не полностью скрывая их. Прежними остались лишь клетчатая вылинявшая рубашка, высокие грязно-зеленые фермерские сапоги и большая круглая шляпа. Он носил эти вещи еще при ней.
Старик обратил внимание на дочь только тогда, когда Кайл почти вплотную подошла к нему. Она с опаской и тревогой поглядывала на него, ожидая, что он вот-вот прогонит ее. Но выражение его лица ничуть не поменялось, и вряд ли можно было по набрякшим векам и высохшим губам догадаться, о чем он подумал в тот миг. Секунды проходили в утомительном молчании, пока наконец с уст девушки не сорвалось пропитанное отчаянием и болью, глухое, почти неразличимое
"Привет, отец".
***
Первые дни на ферме тянулись невыносимо долго. Так показалось Кайл. В этой душной лачуге отец с дочерью жили одни, и не было ни единой живой души в радиусе двух миль. В сарайчиках не осталось ни коров, ни лошадей, ни кур – после того, как старик Финлей попал в больницу, Битэн забрал скот на свою ферму, чтобы присматривать. Но до сих пор не пригнал обратно. Скорее всего,