меня вторым, медленным, оценивающим взглядом, вверх-вниз. – А, ну да. Это мы уже знаем.
– Вы смысле – музыкально? – спросила я и допустила ошибку – перевела взгляд на Мелани У, по чьему лицу поняла, что беседе этой следовало завершиться много минут назад, что ей не нужно было даже начинаться.
Эйми вздохнула:
– Конечно.
– Ну… много в чьих… наверное, больше в том, что постарше, вроде Билли Холидей? Или Сары Вон. Бесси Смит. Нины. Настоящих певиц. То есть не это… то есть у меня…
– Э-э, поправьте меня, если я ошибаюсь, – произнесла Джуди: ее широченный акцент оззи остался нетронут прошедшими десятилетиями. – Интервью на самом деле не в этом лифте происходит? Спасибо.
Мы вышли в подвале. Я окаменела от ужаса и попробовала их опередить, но Эйми быстро обогнула Джуди и взяла меня под руку. Я ощутила, как сердце подпрыгнуло мне в горло – в старых песнях говорится, что оно так умеет. Я опустила взгляд – росту в ней всего пять футов два дюйма – и впервые разглядела это лицо вблизи, отчего-то одновременно мужское и женское, глаза с их льдистой, серой, кошачьей красотой, оставленные для раскрашивания всему остальному миру. Бледнее австралийки я не видела никогда. Иногда – если без грима – она вообще не походила на существо ни с какой теплой планеты – и сознательно стремилась все так и оставить, всегда защищая себя от солнца. Было в ней что-то инопланетное – эта личность принадлежала к племени из одного человека. Едва ли сознавая, я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ.
– Так вы говорили? – сказала она.
– А! Я… наверное, у меня такое чувство, что голоса – они как что-то вроде…
Она опять вздохнула, изобразив взглядик на несуществующие часы.
– Я думаю, голоса – как одежда, – твердо сказала я, как будто думала об этом много лет, а вовсе не взяла с потолка в тот же самый момент. – Так что если видишь снимок 1968 года, то знаешь, что это 68-й по тому, что́ люди на нем носят, и если слышишь, как поет Дженис, то знаешь, что это 68-й. Ее голос – признак времени. Это как история или… типа.
Эйми вздела одну сокрушительную бровь.
– Понятно. – Она отпустила мою руку. – А мой голос, – сказала она с равной убежденностью, – мой голос и есть это время. Если он для вас звучит, как компьютер, ну что, извините, это просто потому, что он как раз вовремя. Вам он может не нравиться, возможно, вы живете в прошлом, но я, блядь, пою в это время, прямо сейчас.
– Но он мне нравится!
Она вновь смешно, по-детски надулась.
– Но не так, как «Племя». Или Леди-блядь-Дей[56].
К нам трусцой подбежала Джуди:
– Прошу прощенья, вам известно, в какую студию мы направляемся, или же мне надо…
– Эй, Джуд! Я тут с молодежью разговариваю!
Мы дошли до студии. Я открыла им дверь.
– Послушайте, можно я просто скажу, что мне кажется, я начала не с того… вот правда, мисс… то есть Эйми… мне было десять, когда вы впервые прогремели – я сингл купила. Для меня просто взрыв мозга, что я с вами познакомилась.