просунул ей между колен револьвер, выстрелил в землю. Она проснулась, вскрикнула, и Мухин снова стал с ней целоваться. А уж в передаче, шедшей от подруги, которой Лида все это рассказала, дело выглядело совсем жутко. Правда во всей истории была лишь одна, необычайно простая – ее любовь с Мухиным. Все разрешилось благополучно, приговор отменили, Мухина перевели в другой полк.
Вот с тех пор летчики не любили Бермана.
Как-то в столовой Соломатин сказал, что русский человек так бы не поступил.
Кто-то из летчиков, кажется Молчанов, ответил, что есть плохие люди среди всех наций.
– Вот возьми Короля, еврей, а с ним в паре хорошо ходить. Идешь на задание и знаешь – в хвосте сидит такой друг, в котором уверен, – сказал Ваня Скотной.
– Ну какой же Король еврей? – сказал Соломатин. – Король – это свой парень, я в нем в воздухе уверен больше, чем в себе. Он у меня над Ржевом «мессера» из-под самого хвоста вымел. И я два раза бросал несчастного, подбитого фрица из-за Борьки Короля. А знаешь сам, я забываю мать родную, когда в бой иду.
– Тогда как же получается, – сказал Викторов, – если еврей хороший, ты говоришь – он не еврей.
Все рассмеялись, а Соломатин сказал:
– Ладно, а вот Мухину смешно не было, когда ему Берман расстрел пришил.
В это время в столовую вошел Король, и кто-то из летчиков его участливо спросил:
– Слушай, Боря, ты еврей?
Король смутился и ответил:
– Да, еврей.
– Это точно?
– Вполне точно.
– Обрезанный?
– Да ну тебя к черту, – ответил Король.
Все стали снова смеяться.
А когда летчики шли с аэродрома в деревню, Соломатин пошел рядом с Викторовым.
– Знаешь, – сказал он, – ты напрасно речи произносил. Когда я работал на мыловаренном заводе, у нас жидов полно было – все начальство; насмотрелся я на этих самуилов абрамовичей, – и уж один за другого, круговая порука, будь уверен.
– Да что ты пристал, – пожал плечами Викторов, – что ты меня к ним в коллегию записываешь?
Берман заговорил о том, что в жизни летного состава открывается новая эра, кончилась жизнь в резерве. Это все понимали и без него, но слушали со вниманием, не проскользнет ли в его речи намека, – останется ли полк на Северо-Западном фронте и лишь переведут его под Ржев, перебросят ли на запад, на юг?
Берман говорил:
– Итак, у боевого летчика качество первое – знать матчасть, знать так, чтобы играть ею; второе – любовь к своей машине, любить ее, как сестру, как мать; третье – смелость, а смелость – это холодный ум и горячее сердце. Четвертое – чувство товарищества, оно воспитывается всей нашей советской жизнью; пятое – беззаветность в бою! Успех – в слетанности пар! Следи за ведущим! Настоящий летчик и на земле всегда думает, разбирает прошлый бой, прикидывает: «Эх, так бы лучше, эх, не так бы надо!»
Летчики с фальшивым выражением интереса глядели на комиссара и тихонько переговаривались.
– Может,