и на меня, комиссара полка, не сумевшего помочь летчику Королю изжить в себе отсталое, отвратительное, националистическое. Вопрос серьезней, чем казалось мне вначале, поэтому я не буду сейчас наказывать Короля за совершенное им нарушение дисциплины. Но я принимаю на себя задачу перевоспитания младшего лейтенанта Короля.
Все зашевелились, поудобней усаживаясь, почувствовали: обошлось.
Король посмотрел на Бермана, и что-то было такое в его взгляде, отчего Берман поморщился, дернул плечом и отвернулся.
А вечером Соломатин сказал Викторову:
– Видишь, Леня, у них всегда так – один за другого, шито-крыто; попался бы ты или Ваня Скотной на таком деле – закатал бы, будь уверен, Берман в штрафное подразделение.
38
Вечером в блиндаже летчики не спали, лежа на нарах, курили и разговаривали. Скотной за ужином выпил прощальные граммы и напевал:
Машина в штопоре кружится,
Ревет, летит земле на грудь,
Не плачь, родная, успокойся,
Меня навеки позабудь.
Великанов все же не выдержал, проболтался, и стало известно, что полк перебазируется под Сталинград.
Луна поднялась над лесом, и беспокойное пятно засветлело меж деревьев. Деревня, расположенная в двух километрах от аэродрома, лежала словно в золе, темная, притихшая. Летчики, сидевшие у входа в блиндаж, оглядывали чудный мир земных ориентиров. Викторов смотрел на легкие лунные тени от крыльев и хвостов «яков», тихонько подпевал певцу:
И вынут нас из-под машины,
Поднявши на руки каркас,
Взовьются в небо ястребочки,
В последний путь проводят нас.
А те, что лежали на нарах, беседовали. Говоривших не было видно в полутьме, но они хорошо знали друг друга по голосу и, не называя имен, отвечали на вопросы и задавали вопросы.
– Демидов сам просился на задания, он без воздуха худел.
– Помнишь, под Ржевом, когда мы сопровождали «петляковых», восемь «мессеров» на него навалилось, он бой принял, семнадцать минут держался.
– Да, сменять истребителя на «юнкерса» – целесообразная вещь.
– Идет в воздухе и поет. Я каждый день его песни вспоминаю. Он и Вертинского пел.
– Развитой, москвич!
– Да, уж этот в воздухе не бросит. Всегда за отстающим следил.
– Ты его и не узнал хорошо.
– Узнал я. Напарника видишь в полете машины. Он мне раскрылся.
Скотной закончил очередной куплет песни, и все притихли, ожидая, пока он снова запоет. Но Скотной не стал петь.
Он повторил известную на боевых аэродромах поговорку, сравнивавшую жизнь летчика-истребителя с короткой детской рубашонкой.
Заговорили о немцах.
– Его тоже сразу определяешь, какой сильный, настойчивый, какой ловит простачков, клюет сзаду, караулит отстающего.
– У них, в общем, пары не так крепки.
– Ну, не скажи.
– Фриц в раненого зубами вцепится, а от активного