старуха.
И манимая заветным рублём, Светка проявила свою высокую гражданскую сознательность. Шергин хорошо разбирался в людях и знал к кому обратиться. Едва взглянув на труп, Светка заявила:
– Это Зинка с улицы Заслонова.
– Давно её видела? – спросил Минвалиев.
– А хрен её знает, и не упомню, – пожала пухлыми плечами Канус. – С неделю уже, наверное, не наведывалась ко мне. Она всегда с деньгами приходила. Бухло, приносила, и на жизнь плакалась, когда до пьяну напивалась.
– Где она работала? – допытывался Мина.
– Нигде.
– А деньги где брала на выпивку?
– Известно как, – засмеялась Светка, – отсосёт кому за трёшку, вот и деньги. Баба она была в самом соку – смерив Минвалиева взглядом, продолжила – Ваш брат на неё сильно западал.
Мина поправил очки, и, кашлянув, ответил:
– Я с ней незнаком.
– Мы этого знать никак не можем, Рем Ринатович, – философски заметил я.
Минвалиев зло, глянув на меня, открыл, было, рот, но опередил его Шергин.
– У кого она могла зависать? – спросил он Светку.
– Да мало ли, – хмыкнула Светка. – Хотя погодь! Третёва дня, я её в магазине с Колымой видела.
– Вот это уже кое-что! – оживился Минвалиев. – Шергин, Добрынин давайте к Колыме.
– А мой рупь?! – встрепенулась Светка.
Шергин, похлопав себя по карманам, сказал:
– Должен буду.
– Ну, никакой веры мусорам нету! – взревела обманутая, обиженная, оскорблённая Светка.
– Держи, – протянул я ей металлический рубль, как-то нужно защитить честь милицейского мундира
Большую часть из своих пятидесяти лет, Юрий Малышев провёл в «зонах» и тюрьмах. Он и родился то в колымском лагере. Отсюда и кличка – Колыма. Жил он на улице Волочаевской, сплошь состоящей из бараков
– Стучаться думаю, нам смысла нет, – заметил Шергин, и толкнул оббитую дерматином дверь.
Мы пошли по длинному, тёмному коридору.
– Кого там ещё черти принесли?! – послышался визгливый женский крик из ближайшей комнаты.
– Это я Манюня, – ответил Шергин. Обернувшись ко мне, он пояснил: – Сожительница Колымы. Ты осмотри дальнюю комнату, а я кухню, и другую комнату.
Две изрядно помятые физиономии уставились на меня, едва я открыл дверь.
– Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, – продекламировал я, разглядывая их. – Доброе утро Манёк, что ж ты ночевать-то, домой не пошёл. Живёшь в двух шагах, но нет, валяешься на чужом диване.
Мучимый похмельем, Манёк старательно вспоминал моё имя. Мозг его работал на пределе возможностей, вот – вот закипит, и я, опасаясь за его разум, сказал:
– Добрынин моя фамилия. Вспомнил?
– Я понял, что ты мент, – кивнул Манёк, – а как зовут, убей, не помню.
– Убивать не буду, – смилостивился я. – Зовут меня Игорь. Может, с приятелем познакомишь? Как принято в благородном обществе.
– Нуртын, моё погоняло, – хмуро ответил тот.
– Вот и славно, а всё что мне будет