ль
Роуз Макнакер улица 132 Стрит, город Орклин, бело-желтый дом, бардовая крыша, газон с ярко-зеленной травой, клумбы с розами разных сортов, маленький фонтан у веранды. Второе окно слева, голубая занавеска и нарисованные бабочки на стекле.
Дом Роуз находился на той же улице, что и мой, он стоял напротив. Окна моей спальни выходили прямиком на ее комнату, что доставляло мне неописуемую радость, точнее, делало счастливым.
Наши родители хорошо ладили: отцы вместе смотрели бейсбол, пили пиво, обсуждали женщин и громко смеялись. Боссом моей мамы была мамочка Роуз, можно сказать, что мы дружили семьями. Мы даже учились в одной школе, в одном классе, ходили вместе на кружок рисования, сидели почти за одной партой на химии. Я знал про Роуз все, а она даже не думала о моем существование, она о нем не знала.
Впервые я увидел Роуз из окна своей комнаты. Она сидела на подоконнике в жёлтой пижаме с изображением какой-то улыбающейся фиолетовой кляксы и рисовала акриловой краской бабочек на своем окне. Это не была наша первая встреча, тогда лишь я заметил ее, она же смотрела в пустоту улицы, куда-то сквозь мой дом, туда, где я не существовал.
Тогда у нее еще были длинны русые волосы, круглые очки и такой детский наивный взгляд. Взгляд ребенка, пытающегося в один миг стать взрослым. Вся она была белой, даже прозрачной и через нее проходили лучи летнего солнца…. Тогда она казалась мне призраком, сотворенным морской пеной. Это был ее особый цвет, цвет ее невинности.
Все в ней в тот день было сотворено для улыбки, для любования глаз и трепетания сердца. Я следил за тем, как акварелью она рисует нелепых, неуклюжих бабочек, которым даже не суждено летать, смотрел и завидовал. Чему? Да просто тому, что они разделяю с ней комнату, делят пространство, что они нарисованы от скуки и забавы ее неумелой рукой плохого художника.
Около двух недель я наблюдал за ней из своего дома…. Каждый день ровно в шесть тридцать она садилась на окно в своей пижаме и рисовала одну бабочку…. Каждый день по одной, снова и снова, всегда в шесть тридцать, когда солнце медленно отходит назад, чтобы спрятаться за каким-нибудь выступом от наступающей темноты. Рисуя бабочку в этот час, Роуз словно отправляла это яркое создание во тьму.
С наступлением заката все менялось. Он преображал черты Роуз. Лучи заходящего солнца пробивали ее нежное естество насквозь, словно острые клинки мягкое тело, она вся загоралась, светилась как изображения святых, в православных храмах. Тогда она казалась мне ангелом, и я любил ее ни с чем несравнимое свечение. Любил смотреть на нее и быть невидимым ей.
А потом Роуз пришла к нам домой. В синим платье, как головки полевых цветов, с бантом в русых волосах. Такая простая, как девушка из провинции, что готовится стать монашкой. Вся такая чистая и белая…. Белая, белая, белая.
Она прошла через всю нашу гостиную и села напротив меня, тогда я и увидел настоящий цвет ее глаз. Все это время, что я следил за ней, ее глаза казались мне нежно-голубыми, словно небо в ясную погоду…. Но на самом деле, они были бледные, бледно-серые, как небо в дождь. Глаза цвета грусти…. Белое и серое. Это был ее цвет.
Она села напротив меня, сложив руки в замок на коленях, словно запираясь от чужих взглядов. Стиснув ноги, и прижав, их друг к другу так сильно, словно оловянная кукла, при этом тупо и виновато опустив свою, тогда показавшуюся мне, слишком большой голову.
Весь вечер она молчала, только иногда улыбаясь уголками маленького бледного рта, словно он был немой, и искоса бросала взгляд своих мокрых глаз, на сидящего справа от нее Джеймса.
Джеймс мой старший брат, альфа самец нашего школьного курятника, звезда футбола и просто скотина. Нет, что вы Я люблю своего брата. Люблю его все семнадцать лет, шесть месяцев, пять дней, три часа и две минуты. Именно из-за моей любви к нему, я не могу не сказать правды.
В общем, Джеймс был неплохой малый. Парень с идеальными зубами, торсом бога, с плаката глянцевого журнала, зеленными глазами и волосами, крашенными в шоколад. Он был старше меня на три минуты тридцать восемь секунд, но считал крутым себя лет так на шесть.
Джеймс тоже имел свой цвет – черный…. Мне, кажется, именно черный ассоциирует тот образ жизни, который вел мой брат. Для меня черный всегда был цветом порока, цветом греха. Мама всегда считала меня слишком набожным, хотя я даже Библии не читал, но как многие подростки и люди, что хотят выглядеть умно в чужих глазах, я любил поразмышлять на разные темы, в том числе и религиозные. Все мы думает, что ад это раскаленная печь, потоки лавы извергаемые из недров земли, огонь и пожар. Ад в примитивном представление красный…. Чепуха, он черный, как гниющая плоть, что не прижилась после ампутации, как все грехи, что мы совершаем по своей воле. Ад черный, я это точно знаю.
Ну ни смотря на его образ жизни я не презирал брата, не ненавидел, я любил его, сильно любил, но в последний год, мы отдалились друг от друга. Я буквально перестал существовать для него, и это жутко злило меня…. Я всегда злился на него или просто завидовал ему. Думаю, так стало из-за того, что мой брат принадлежал к обществу