Но завтра у нее будет последний шанс… А мы с тобой тем временем сходим на оперетту. Ты ведь любишь оперетту?
– Какую оперетту? – до меня все еще доходил смысл сказанного ею, конечно, не про оперетту, а про подружку.
– “Сильва”. Известные московские артисты едут в нашу глухомань косить капусту. У меня как раз два билета, – я пытался протолкнуть ком в горле. Они что, хотят превратить мою берлогу в притон какой-то? Проходной двор?
Наверное, мои мысли отразились у меня в глазах. Во всяком случае, Ирина совсем по-детски надув губки, обиженно протянула:
– Мой большой северный медведь! Неужели ты не хочешь сходить со мной в театр? А я так мечтала! – она вновь подобралась ко мне, подняла руки, поправляя на мне вздыбленный ворот рубашки, и чуть-чуть вращала при этом туловищем вокруг позвоночного столба, совсем как девочка-третьеклассница, читающая стихотворение, и я отчетливо видел, как, вычерчивая напряженными сосками зигзаги с исподней стороны блузы, тяжко покачиваются ее груди – нынешнее поколение светских львиц внедряло моду на пренебрежение нижним бельем. – Ну, я тебя очень-очень прошу!
– Ирина! – мой голос совершенно неожиданно сел. – Если я когда-то и позволял тебе, – начал было сипло выговаривать, – то это вовсе не значит, – и тут до меня дошло, что эта ее просьба – мой последний шанс, что если я буду и дальше кочевряжиться, то она просто уйдет и я действительно ее больше не уижу. И, в конце концов, какое мое собачье дело, кто, с кем, где, в какой позе, если она – моя доченька – в это время будет рядом со мной?
Да и что, я – такой блюститель нравственности, что не могу уступить, когда меня так просит? Словно разбуженный внутренним толчком, внезапно перевел разговор совершенно на другие рельсы:
– Ирка, но ведь эти билеты – целое состояние! Я же не могу так просто, как какой-нибудь альфонс… Я и так… ты мне столько всего… И этот музыкальный центр…
– Ерунда! Не грузись! Кому нужно, тот и платит! Только чур, если уж ты идешь со мной, то одевать тебя я буду сама! У тебя есть парадный костюм с галстуком? – она в мановение ока превратилась в строгую классную наставницу, допрашивающую нерадивого прогульщика.
– Нет у меня костюма. И галстука тоже. И никогда не было. Обходился свитером.
– Ничего. Я одолжу у отца. Вы примерно одного роста, – Ирина еще раз смерила меня взглядом и с придыханием повторила: – Мой большой северный медведь!
Наши сборы в театр на следующий день начались едва ли не сразу после обеда. Ирина действительно принесла отцовский костюм, и мне раз пять пришлось примеривать его. В перерывах между примерками она что-то подкалывала булавками и с деловитым видом ковыряла то пиджак, то брюки иголкой с ниткой, хотя, как я заподозрил, наблюдая за ее манипуляциями, шить она не умела. Потом бесконечно меняла галстуки, добиваясь одного ей понятного сочетания с костюмом, рубахой и бородой. Уже минут через сорок я готов был взвыть, рухнуть на кровать и плюнуть на все оперетты вместе взятые, но моя мучительница твердо пресекала все появления слабости:
– Так,