выскочила Евгения Петровна. Мартышка, оглядываясь, бегом побежала по направлению к лазарету. Косички взлетели, а туфли громко шлепали.
«Странная она, – подумала я, – надо же такое представление устроить!»
Вера Куртенэр, пожалуй, права. Она считает, что у Мартышки в голове не все дома. Помню, в приготовительном классе Мартынова под большим секретом сообщила мне, что ее дедушка убил Лермонтова на дуэли. Я не знала в девять лет, кто такой Лермонтов. Понятно, развитие детей начала века сильно отличалось от развития современных детей. Я сообщила маме об этом факте. Лермонтов был любимый мамин поэт, она пришла в ужас:
– Уж молчала бы об этом, дурочка!
Она тут же стала мне читать стихи поэта. Они мне очень понравились, особенно «По небу полуночи ангел летел…» и «Русалка».
– И вот на такого поэта какое-то ничтожество подняло руку, – сказала мама.
Позже, в шестом классе, я была свидетельницей того, как одна из девочек выразила Мартыновой возмущение поступком ее дедушки. Я видела, как Мартышке это больно, и высказалась в ее защиту:
– А твой дедушка, может, запорол десять человек крепостных, разве ты можешь отвечать за него?
Потом Мартышка, присев ко мне на парту, рассказала мне, что, когда она заговорила об этом со своим отцом, он очень волновался и рассказывал ей, что Лермонтов всегда издевался над дедушкой и его долг чести был вызвать Лермонтова на дуэль. Мы обе согласились, что дуэль – это глупость.
Потянулись скучные институтские дни. Таша очень страдала. На первое же воскресенье мама взяла ее домой, при возвращении опять слезы. Мама решила снять комнату в Москве, чтобы брать Ташу по воскресеньям домой. А жить и тут, и там. <…>
В институте Таша жила как во сне. Каждый четверг мама приходила к нам в прием от полшестого до полседьмого, а в субботу приезжала за Ташей. Раз как-то она не пришла к нам в четверг. В первую же переменку в пятницу Таша прибежала ко мне высказывать свои опасения. Я, как могла, утешила ее. На прогулке я увидела, что она гуляет с Ириной Высоцкой. Ирина вскоре после приезда новеньких сказала мне:
– Какая у тебя красивая сестра.
Они очень оживленно разговаривали. «Ну, наверно, успокоилась», – подумала я. И вдруг около пяти часов кто-то сказал мне:
– Там твоя сестра в маленьком коридорчике плачет.
Таша стояла у подоконника, закрыв руками лицо, плечи ее вздрагивали. Рядом стояла Высоцкая.
– Ну, не плачь, приедет завтра твоя мама за тобой, – говорила она, – вспомни своего Фонечку, Лютку, Джека, поедешь на Рождество, всех увидишь, – и, обратясь ко мне, добавила: – Какая-то ты, Леля, холодная, неужели тебе сестры не жалко.
Я промолчала. Не буду же я объяснять ей, что сердце у меня разрывается, а сделать я ничего не могу, да и не умею выражать своих чувств. Конечно, все обошлось благополучно, и в субботу мама приехала. <…>
О пятом классе у меня осталось не очень хорошее впечатление. Постоянная боль за Ташу, да и в классе