колец, браслетов и других украшений. Женщины носили тонкие белые платья, на рукавах, груди и подоле расшитые синими и желтыми ирисами. Они покрывали головы прозрачной, почти невесомой, тканью цвета лазурита, повязывая её легко и утонченно. Богатые женщины в Ашдоде носили зеленое. Длила догадалась, что они богатые, потому что на покрывала на своих головах они надевали тяжелые золотые привески. На одной знатной головке Длила насчитала аж по двенадцать этих круглых, переливающихся на солнце привесок с каждой стороны.
Она видела воинов, головы которых украшали причудливые шлемы. Над медным ободком, там, где должны быть волосы или верхушка шлема, веером торчали кованные красные перья. Сбруи их коней тоже были украшены такими веерами. Жесткие перья защищали голову носителя от копей, камней и рубящих сверху ударов меча. Торс воинов обтягивали железные доспехи, оставлявшие руки открытыми. Платье было коротким, закрывало ноги выше колен крупной красно-белой клеткой. Были здесь и чернокожие воины с плоскими носами и широкими ноздрями в угольно-черных кожаных шлемах, плотно облегавших череп, и другие мужчины, с миндальными глазами в шлемах сфероконической формы. Их платье, надетое под броню, скрепляли на ключицах алмазные булавки.
Кого тут только не было! Казалось, Длила очутилась в пупе земли, в центре мира, откуда каждое мгновение люди отплывают, отъезжают, уходят каждый в свою сторону!
Еще на подъездной дороге Длила заметила, что израильтяне, в отличие от пэлиштим и в отличие от нохрим[12], диковинных чужаков, одеты в простые коричневые плащи. У них не было ни мечей, ни железных пряжек. Лишь иногда ей попадался кто-то, носящий золотой браслет или кольцо в носу, или цепочку.
Евреи выглядели здесь самыми бедными, а она была самой бедной из всех евреев. Длиле стало стыдно за свои сапоги. Хоть она и очистила их от грязи и просушила на солнце прежде, чем спуститься, вид у них был хуже не придумаешь. Один сапог порвался сбоку, другой на правом носке. Длила стояла на площади и старалась поставить ноги так, чтобы закрыть сразу обе дыры, но у нее ничего не выходило. Пару раз на нее покосились. Длила остро осознала, как жалко выглядит, как плохо пахнет, как она бесконечно никому не нужна. Сжимаясь от унижения и страха, заворачивая плечи вовнутрь, к груди, словно это были крылья, могущие защитить, она вернулась обратно, за городскую стену. Села на колени возле можжевелового дерева и закрыла глаза. Снаружи шумел город, Длила вдыхала резковатый хвойный запах. Внутри, в темноте, отчаяние и жалость свободно носились в её пустом животе.
Кто-то тронул ее за плечо. Длила подняла глаза и увидела два черных сверкающих глаза. Они глубоко сидели по обеим сторонам длинного носа, который словно взяли и пришили с другого лица. Прямо под обтянутыми загорелой кожей впалыми щеками красной щелью залегал рот.
– Возьми, ешь. Это тебе, – произнес красный рот, и здоровенная мужская рука протянула ей хлеб.
Кое-где хлеб был измазан медом. Длила с осторожностью переложила его из рук незнакомца себе