жизнь только-только начиналась, а в ней уже было столько странной путаницы…
Глава 8
Отец Василий с трепетом в душе выслушал прихожанку Анну Гавриловну Власину и, благословив ее, отпустил.
Анна Гавриловна, как и обещала, выяснила у мужа, что за слухи расползаются по Москве о каком-то заговоре или готовящемся перевороте, и прибежала с этим к святому отцу. Разговор состоялся все в том же саду за храмом, в уютной беседке, ближе к полудню. Чаю на этот раз не было, как не было и киевского вишневого варенья, московского печенья и парижских сладких сухарей. Оба торопились – один выслушать, доложить, куда следует, и поспешить к службе, а вторая – сообщить батюшке все, что вызнала, и скоренько вернуться домой. Да и нашептывала-то Анна Гавриловна скороговоркой, нервно оглядываясь, будто выдавала страшную государственную тайну:
– Вот так Александр Васильевич, муж мой, и сказал: надо, мол, быть готовой к тому, что на родине может многое поменяться. Я к нему с вопросами, как вы велели…
– Я не велел, дочь моя, – недовольно сопя, прервал прихожанку отец Василий, – а напутствовал! Ради общего блага.
– Простите, батюшка, – покраснела Анна Гавриловна. – Мы в миру такие неловкие, такие неловкие!
– Продолжай, Анна Гавриловна, продолжай, – смягчился отец Василий.
– Так вот, батюшка, – захлебывалась взволнованная прихожанка, – муж мой не был со мной полностью откровенен по причине, вам, надеюсь, известной – всё же служба обязывает придерживаться определенных ограничений – но, так или иначе, кое-что сказал. Мы специально для этого вышли из дома в Булонский лес… погулять.
Отец Василий заметно подался вперед и чуть развернул голову ухом к прихожанке.
– Говорит, – горячо продолжила Анна Гавриловна, – какие-то ответственные и важные государственные мужи находятся нынче на распутье: думают, смириться ли с новым веянием в политике, представленной товарищем Горбачевым, а также товарищами Яковлевым, Лигачевым, Шиварнадзе и некоторыми другими, или дать им… простите, Бога ради, батюшка, не мои сии слова, лишь цитирую… веслом по заднице, чтобы летели к веселой матери вместе со своей перестройкой, гласностью и плюрализьмой. Так и сказал: «с плюрализьмой». Еще засмеялся. Слово, мол, смешное.
– М-да, смешное, – задумчиво протянул отец Василий. – Очень смешное! Ты говори, говори, дочь моя.
– Так это всё! Говорит, и так может быть, и эдак, мол. И переворот, и даже очень наоборот. Почти стихами… Бумаги он какие-то пишет, планы! На все случаи, для своих воинов! Вы ж сами их так называете! – Анна Гавриловна в страхе, что опять не вовремя сослалась на слова отца Василия, забегала глазами. – Как, мол, им быть, если рифма перевернется! Готовятся! Говорит, везде так. Я, так понимаю, батюшка, что это значит: во всех наших посольствах, во всем мире. И так, и эдак ожидают…
Отец Василий тряхнул головой:
– Выходит, скоро уже? Ежели готовятся…
– Выходит, батюшка.
– Ну и ладно! Наше дело стороннее.