С ролью. Я с ролью один не могу – она надо мной издевается». Проходит на кухню, нависает над столом, роняет кульки с пряниками, свертки с бутербродами, ставит вино, а увидев дремлющего на табуретке Виктора, скучнеет и почему-то говорит извиняющимся голосом: «Я, Маечка, тихо».
И вот однажды он придет и увидит Игоря Ивановича. Он, конечно, не поинтересуется, как и что, а примет как должное, и они будут допоздна сидеть на кухне, говорить интересно и непонятно, а она, Майка, в комнате станет вязать шапочку или готовить распашонку для будущего сына.
– Папка-а… Утону-ул!.. – раздался от реки отчаянный детский крик.
Все увидели мечущегося на берегу мальчонку. А на середине реки, чуть ближе к противоположному, обрывистому берегу, одиноко маячила заякоренная пустая лодка. Метрах в пяти от нее по течению показалась голова тонущего, взметнулась его рука в пиджаке, раздался не то крик, не то хрип. И снова только солнечные блики заиграли на воде…
– Игорь Иванович, миленький, – потерянно запричитала Майка. – Да что же это будет-то теперь…
Но Игорь Иванович уже бежал к реке, неуклюже стягивая на ходу потную майку, обрывая шнурки ботинок.
Разгоряченный, он бросился в воду нерасчетливо, прямо против лодки, в то время как невидимое глазу, но мощное в этом месте течение успело уже отнести рыбака метров на тридцать ниже. И догнать его вплавь было непросто.
Но Майка тоже не поняла этого. Ломая руки, она то наблюдала, как с каждым взмахом руки Игорь Иванович быстро удалялся от берега, то пыталась успокоить зашедшегося в плаче мальчонку.
И вдруг, когда до места, где последний раз появилась голова тонущего, осталась половина расстояния, она увидела, как Игорь Иванович перекинулся на спину и так же уверенно, ходко поплыл назад, к берегу. Крик отчаяния застрял в ее горле. Она стояла, зажав рот ладонью. Вот до берега осталось десять, пять метров. Вот, взмутив воду и увязая в илистом дне, Игорь Иванович выбрался на берег.
Майка немо смотрела на него.
– Чу-чувствую, н-не хватит сил, – стуча зубами, с трудом выговаривал Игорь Иванович. – Его не с-спасу и сам не в-выплыву… Там Колька н-наперерез н-нырнул…
Несмотря на щедрый полдневный зной, его бил озноб. Длинные волосы слиплись и почти закрыли глаза. Ноги были по колени в иле, а на одной к тому же надет красный капроновый носок.
И тут они услышали плеск воды в кустах тальника, голоса и звонче всех бодрый фальцет Семакова-старшего:
– А я так прикинул: пока мы огород пробегаем, он в аккурат против нас окажется. И Колька тоже сшурупил – как раз под него нырнул. Он сейчас сто лет проживет. Парнишку-то вон перепугал.
Кроме обычной звонкости, было в его голосе, словах столько уверенной, горделивой силы, что казавшееся Майке минуту назад катастрофой вдруг враз обернулось досадной случайностью, о которой и говорить-то много нечего.
Из кустов на открытый берег выбрались Яков