оказалась законной, и самое плохое, что изменить название города было невозможно: прижилось. Если Хрюн запрещал его использовать, то город терял адрес полностью. На конвертах можно было написать автономный округ, улица, дом, квартира, а город без согласия Хрюна нельзя. Напротив расписания автобусных перевозок вместо названия города в случае усугубления конфликта с Хрюном могла остаться пустота…
– Похоже, Хрюн, что в прошлый раз я с тобой погорячился, – сказал Глава при следующей встрече. – Работай, как работал. Можешь на работу не приходить, деньги тебе домой занесут. Что еще надо? Говори. Если скажешь, так и наркотики можем прямо в квартиру…
– Спасибо за заботу, – поблагодарил Хрюн. – Я верил, что мы сработаемся.
– Если что, ты только позвони…
Началась у Хрюна великолепная жизнь. Буквально вскоре после этого туристы Крайнего Севера встретили его на острове Бали, где царило вечное яркоцветное лето, в окружении тамошних красавиц. Хрюн угощал и рассказывал:
– А я ему говорю: ты у меня в кулаке. Хочешь, чтобы город остался с прежним названием, – плати. Не хочу жить на Крайнем Севере, хочу жить на заграничном юге, в самом райском местечке. Деньги шли на мой банковский счет на Бали не позднее пятого числа каждого месяца, и не дай бог заставишь меня волноваться и звонить…
***
Бредятин поверил слуху о Хрюне и надеялся, провернув аналогичный шантаж, получить крупный выигрыш, но чиновники решили, что название небольшого издания маленького нефтяного города, пусть даже единственного издания, – это не название города и им можно пренебречь.
Все, кроме руководства редакции, остались при работе. Изменилось название газеты. Алик с корреспонденткой по фамилии Мерзлая стали претендентами на должность редактора.
Мерзлая носила мощные очки, создававшие иллюзию огромных глаз, имела крупную некрасивую родинку на правой щеке, тело, возросшее на излишнем питании и недостатке движения, являвшее собой не символ средневековой гармонии, а распущенность, сластолюбие и чревоугодие, но, как многие женщины, считала себя безумно привлекательной. И вот стояли они, Алик и Мерзлая, на пронзительном, леденящем и, казалось, летящим со всех сторон света попеременно июньском ветре возле отделения двухэтажной коробушки, цвета некрашеного строительства, где находился банк маленького нефтяного города, и делили должности.
– Я не хочу быть редактором, – схитрил Алик. – Давай я буду твоим заместителем, а ты руководи. Все ж у тебя мать была редактором.
Определять направление своих поступков надо из невозможности поступить иначе. Алик не хотел ограничивать свою свободу без убедительного повода. Он не любил революции даже тогда, когда на них шел. Революции отнимали много сил и не давали равноценного выигрыша. Зачем нужны лишние обязанности, если не страдаешь карьеризмом? К начальству надо быть близко, чтобы иметь деньги, но все же не настолько близко, чтобы обжечь крылья. Алик не желал встречаться с Главой города, он строил буфер и любил жизнь.
– Но я одна не справлюсь, –