где-нибудь ещё. Может, в земле. И моча эта жёлтая, потому что жёлтый – цвет страха. Страшно умирать».
Уже в чуть более унылом настроении он вернулся к обрыву. Лейтенант примостился за валуном и, осматривая окрестности в бинокль, делал пометки в карте. Он встал за спиной у лейтенанта, потом присел на корточки и прижал пальцами края карты, которые нещадно трепал ветер. Лейтенант улыбнулся ему.
– Я тут не нашёл поблизости камней весом меньше, чем в несколько кило. А я, как видишь, не то чтобы спортсмен.
Он ещё раз глянул в бинокль и снова начал наносить пометки – красные крестики, один за другим. Закончив, поднялся, свернул карту и принялся разъяснять ему обстановку. На секунду его указательный палец остановился на чёрной колонне, которая медленно двигалась за деревьями.
– Думаю, это кочевники. Может, даже наши.
Потом он передал ему бинокль:
– Взгляни-ка, – а сам пошёл в сторону блиндажа. – Настроил передатчик?
Он проводил лейтенанта взглядом и посмотрел на небо – совершенно белое, затянутое облаками. Почувствовал, как сердце затрепетало от радости. Почему так бывает – непонятно. При виде облаков у него всегда делалось спокойно на душе. Как будто они, как стена, отгораживали его от грубого и жестокого мира реальности, отделяли от всех печалей и радостей.
Он развернулся и глянул в тёмную пасть блиндажа, в которой скрылся лейтенант. Теперь оттуда доносилось только его насвистывание и шорохи – лейтенант выходил в эфир. Ему бы хоть немного этого легкомыслия! Насколько легче было бы жить. Трам-пам-парарам… Разве можно вот так, ни с того ни с сего взять и начать напевать и приплясывать? Тут уж кто каким уродился, из какого теста слеплен. Ну да чёрт с ним.
Подняв бинокль к глазам, он принялся изучать местность. Начал от подножия скалы и потихоньку стал продвигаться вдаль. Все вокруг было скользкое и обледенелое, повсюду торчали острые чёрные камни. Он переползал с камня на камень, двигаясь вперёд. Ему всегда нравились такие девственно-чистые, глухие уголки.
Он хотел запомнить все мельчайшие детали местности. Это было лучше, чем лейтенантова бумажная карта, которую мог унести ветер или спалить огонь. Припорошённые снегом замшелые камни по ту сторону кристально чистых линз казались удивительно живыми и яркими. Он неторопливо и с наслаждением разглядывал их.
Он поднял бинокль чуть выше – и вот уже новый вид неведомой земли, на первый взгляд необитаемой. Как знать – может, люди притаились за камнями? До самой речушки не было видно ни души – ни людей, ни зверей. Только ветви покачивались на ветру, а в высоте стремительно проносились птицы. Он перебрался взглядом через речку. Вот бы сейчас пошлёпать по воде! Какое удовольствие – повалиться на мягкий и влажный прибрежный луг или слушать, как чавкает вода под башмаками… Не пройдя и нескольких шагов, он вернулся. Он всегда старался подольше задержаться у берега. Любил разглядывать гальку на дне и смотреть, как бурлит вода в русле. Нет, бурлит – слишком грубое слово. Струится – текучая, мягкая, скользящая. Его взгляд