Про таких людей говорят, что одним своим присутствием они внушают уверенность и доверие. Очень богат, имел несколько поместий, с которых получал неплохой доход. Следовательно, жили мы богато. Меня удивляло одно: почему он так и не нашел себе женщину для совместной жизни? К слову, в нашей семье не было матери, она оставила нас сразу после моего рождения, чем заслужила мое отвращение и ненависть. Отец никогда не рассказывал мне о ней, но, когда я случайно заводил о ней речь, он переводил тему и смотрел на меня, будто в чем-то виноват. Быть может, он так сильно любил ее, что просто не хотел делить свою жизнь с другой?
Дом обставлен в стиле Людовика XV; бирюзовые тона придают спокойствие этому дому, у отца явно есть вкус. Отец сидит в своем любимом светло-голубом халате с серым воротом. Я подошел к столу и демонстративно отодвинул стул, он оторвался от газеты, бросил презрительный взор в мою сторону и принялся читать снова.
– Доброе утро, отец, – сказал я, усевшись за стол.
Подошла Прасковья Сергеевна и аккуратно поставила передо мной поднос с едой. Она вся сияла, в ее глазах была видна чистая и бескорыстная радость того, что я жив. Жаль, что я не мог разделить эту радость с ней.
– Огромное спасибо, – сказал я ей и кивнул своей физиономией, на которой очень кстати красовалась улыбка благодарности.
– Доброе, – нахмурив брови, ответил отец.
– Прочитал что-нибудь дельное? – я обжегся чаем.
– Думаю, да, – отец поправил свои очки и уставился на меня. – Эту Кавказскую войну громко афишируют, не уставая писать о наших успехах.
– О наших, – усмехнулся я.
Он убрал газету и, подойдя ко мне, крепко обнял, на его глазах появились слезы.
– Я безумно скучал по тебе, сын мой, – сдержанным голосом сказал он.
– Я тоже, но я ничего не мог поделать, – я стоял с опущенными руками в объятьях отца и понимал, что я ничего и не пытался делать. – Я так понимаю, что заслуга твоя в том, что я здесь? И в том, что я, как оказалось, офицер, пропавший без вести, – я обнял его.
– Это неважно, важно, что ты жив и скоро поправишься.
Я не просто так оказался на этой войне. Меня сослали в ссылку за мой, как мне сказали, «длинный язык» и за то, что я не уважаю нынешнюю власть царя. Другими словами, на меня донесли и не стали особо разбираться, а я не стал ничего доказывать. Конечно, я подозревал, кто на меня мог донести, а главное – где, но это уже было не так важно. А благодаря связям и деньгам отца я пробыл там всего шестнадцать месяцев.
Мы снова уселись по разные концы стола. Я смотрел на отца, занятого своим завтраком и газетой, и понимал, что мы с ним очень далеки друг от друга, как бы близко ни находились. Я всегда это чувствовал и даже как-то пытался бороться с этим чувством, но все тщетно. Даже сейчас нас разделяют всего четыре стула, а ощущение, будто каждый из этих стульев целый мир, так и получается, что разделяют нас вовсе не эти безобидные стулья, а целые миры.
– Я хотел бы отдохнуть и подлечиться. Рука двигается,