уже в Ленинграде на реставратора. А он в
техникуме, в Самаре. С волнением ждала этой встречи. Вышел ко мне мой Алёшка другим,
изменившийся. Алексеем.
Симпатичный, высокий, широкий в плечах!
Мы с ним проболтали долго, сидя в кафе. Шутили, смеялись, вспоминали нашу
надзирательницу и опять смеялись.
При расставании, на платформе железнодорожного вокзала, когда мой Алёшка нагнулся меня
поцеловать, в его глазах я увидела те же самые слёзы детства, слёзы моего преданного маленького друга.
Лягушонок
– Не толкаемся. Хомяков, возьми за руку Свинцову. Где Митрофанов? Вижу. Проскурина, ты
высокая, встань в конец очереди. – раздавала приказы воспитательница Светлана Борисовна,
выводя нас на утреннюю прогулку.
В детском доме Светлана Борисовна появилась по направлению из педучилища.
Молодая, с чёрными как смоль волосами, с пухлыми губами накрашенными алой помадой и с
выразительными зелёными глазами, она похожа была чем-то на мою маму, такая же маленькая и
худенькая.
Несмотря на то, что Светлана Борисовна разговаривала повелительным тоном, голос её был
бархатным и нежным. И как бы она не демонстрировала свою строгость, все знали, что это
временно: сдержанный и даже немного высокомерный взгляд сменялся на добрый и приветливый.
У каждой группы была своя территория для прогулок – беседка с лавочками и песочница. В
песке я ковыряться не любила, чтение книги Светланы Борисовны в беседке; тоже, поэтому гуляла
сама по себе.
Мне нравилось в траве разглядывать всякую живность.
Муравьи длинным строем суетливо неслись к своему жилищу, в насыпной почвенный холмик –
муравейник. Я подкидывала им соломинку, они разом её подхватывали и неслись дальше. Иногда
выискивала среди колоны самого огромного муравья, хватала за голову, а брюшко, или как по-
другому называли, попку, засовывала в рот. Кислая-прекислая попка. Ёжилась, передёргивалась от кислятины, но терпела единственный способ лакомства.
С мальчишками, бывало, ловили лягушек. Я брезговала их брать в руки и к тому же слышала,
что из-за этого могли образоваться бородавки.
Вовка Михайлов, заядлый живодёр, через соломинку надувал лягушку как шарик и выбрасывал
обратно в траву; ящерицы после его отлова оставляли свои хвосты, а кузнечикам отрывал задние
лапки, после чего дико хохотал.
Однажды я не выдержала очередного издевательства Михайлова над бабочкой, которой он
обстриг крылья стеклом, где-то подобранным, и врезала со всего маху по шее. Вовка застонал от
боли, почёсывая ушибленное место, но не полез драться. Боялся.
На очередной прогулке, уединившись от всех, я разглядывала симпатичных жуков красно-
чёрного цвета. Солдатиками назывались. Они, как и муравьи, передвигались большим скоплением.
– Ирка, смотри что у меня.
Радостный Васька Щеглов раскрыл ладошки,