вообще – труба. В эти два нелегких сезона ему и на севере-то не очень. Кошачья натура своего требует. Каждая девушка красавицей кажется. А в южных княжествах женщине без провожатого шагу ступить не дают. Там они на особом положении. Женщина – жемчужина в оправе из аметистов, женщина – свет очей ее господина. Ее глаза миндаль, ее щеки – персик… Вай! Красиво звонят. А на деле: эти персики по тридцать штук взаперти сидят и на одного мужика за ткацкими станками горбатятся. Любая бродяжка – будь она, хоть старя, хоть страшная – все равно мигом окажется чьей-то женой. Там в марте коту впору удавиться. Если девчонки Шака уломают, и он повернет на юг, идти с ними Сане ровно до ближайшей границы. За ней распрощается. Но стоит ли говорить об этом сейчас? Не стоит, наверное.
– А давай, только зиму у моря проведем и сразу назад, – не отставала Фасолька.
– Уймись, пока я тебя не прибил, – развернулся к девушке Шак. – Забыла, как мы тебя из сераля вытаскивали? Спасибо Ципе, без нее бы вообще не нашли. Обратно захотела? Думаю, Зомар-бей тебя по сей день ждет, в окошко смотрит: где моя ненаглядная горошинка, где моя любимая фасолинка…
– Все! Молчу! Только не поминай эту зверюгу.
– Представь, котейка: мы только границу перешли, а на нас уже налет. Отряд, человек пятнадцать, все вооружены. Какое там, обороняться. Стоим ждем, что будет. Они нам мирно предложили остановиться, осмотрели, ощупали. Нас собакой и Цыпу не тронули, а Фасольку, без объяснений – в мешок. Расскажи котику, девочка, что он там с тобой делал?
– Не надо, Шак! Я же просила.
– Нет уж, давай, рассказывай.
– Что, что… что и остальные. Только непрерывно всю неделю, пока меня Цыпа не нашла. Поест, поспит и опять – снова да ладом. Думала, сдохну.
– Силен мужик! – без всякого, впрочем, восторга оценил бея Саня.
– Да он сам чуть не окочурился, – презрительно выпятила губку Фасолька. – До того дошло: его двое слуг на меня укладывали, ну и там еще… помогали.
– Да называй ты вещи своими именами, – расхохотался Собака.
– Отстань. И знаешь для чего? – повернулась девушка к коту.
– Вроде понятно… Постой, неужели он приплода добивался?
– Угу. Такую картину обрисовал, не будь я связана, глаза бы ему выцарапала, и все выступающие части оторвала, начиная с головы. Говорит: ты мне горошин народишь, а я их в гаремы стану продавать. Озолочусь. Дриады и так большая редкость, а на Юге их вообще не сыскать.
– Он, что, дурак? – Сане не верилось, что такие тупые еще где-то водятся.
– Именно. Зато богатый и разведка у него самая мощная на побережье. Он за три дня до нашего приезда знал: сколько нас и когда будем на границе.
– Все! Поболтали, пора собираться, – оборвал Фасольку Шак. – Котяра, помоги собаке запрягать. Умеешь?
– Умею, – откликнулся Саня.
Обращение его покоробило. Котяра, разумеется, кто спорит. Но как-то оно… или проведя несколько лет исключительно среди людей, он попросту отвык? Сказать? А зачем? Может, и идти-то с ними до первого перекрестка. Если…
Кольнуло